Как события, происходящие в Соединенных Штатах, отзовутся в остальном мире, в частности — что, естественно, должно нас волновать более всего — в России?
Здесь, собственно, надо различать два аспекта. Один из них — внешнеполитический. Приход к власти Трампа был многообещающим: новая команда во главе с Бэнноном наметила радикальный пересмотр взглядов в этой области. Поскольку возвращение Трампа к изначально заявленным позициям вполне возможно (более того, оно мне представляется неизбежным — если не у самого Трампа, то у тех, кто придет за ним), стоит задержаться на том, в чем этот пересмотр заключается.
Так в игре «World of Warcraft» называется операция, предваряющая военные действия.
Теперь известно, что правые считали Трампа своей последней надеждой и в случае его поражения на выборах не собирались мириться с их результатами. Исподволь они готовились к сопротивлению, которое должно было принять различные формы: от гражданского неповиновения до вооруженного противостояния, для чего явочным порядком создавались отряды «народной милиции» (благо оружия в частных руках предостаточно). На крайний случай есть еще военная секция доминионистов — организация отставных офицеров Blackwater, поддерживающая связи с офицерами, состоящими на действительной службе: хотя в Соединенных Штатах до сих пор не было ни одного пронунсиаменто, это не значит, что их и впредь не может быть.
Свернуть на узкую тропу добродетели способен помочь «лунный» (хотя лунатикам и не потворствующий) ислам. Такая вот историческая неожиданность. Когда-то ислам был для европейцев и тем более для американцев религией далеких «песков, где ключи не кипят». Сейчас он входит в их жизнь «весомо, грубо, зримо». Во многих европейских городах уже существуют мусульманские кварталы, где люди живут по законам шариата; в Англии даже внесены формальные изменения в законодательство, содержащие уступки шариату. В том же направлении движется и Америка. То или иное воздействие мусульман на европейскую и американскую жизнь неизбежно. Как известно, даже в твердых телах, если их плотно пригнать друг к другу, происходит диффузия. А люди — далеко не твердые тела.
Все было встарь, все повторится снова, И сладок нам лишь узнаванья миг.
О. Мандельштам
Противники Трампа с самого начала добивались, а многие и сейчас еще добиваются его импичмента. Но самые сообразительные из них уже спохватились: в случае ухода Трампа президентом станет нынешний вице-президент Майкл Пенс, а он, как выясняется, — доминионист. Это «страшное» слово, доминионизм, еще недавно большинству американцев было незнакомо. Теперь левые пугают им детей.
Доминионизм — межконфессиональное, но в рамках христианства движение, ставящее целью остановить и обратить вспять процесс дехристианизации, охвативший Америку в последние десятилетия. Еще каких-то полвека назад американцы в своем подавляющем большинстве считали себя «христианским народом» и почти в каждом доме Библия, уснащенная закладками, хранилась на почетном месте в гостиной. Сейчас во множестве домов Библию можно найти в лучшем случае на ночном столике, в худшем в чулане.
-- Олёшенька, я тебя ещё соплюхой с тонкими косичками помню. Что-то не видел, чтобы ты мучилась... Ежли мы сейчас начнём твои романы считать да пальцы загибать, так ни моих, ни твоих не хватит.
-- Я, Николай Сергеевич, о настоящей любви говорю, а вы какие-то пальцы загибаете.
В это время зрительный зал уже наполовину наполнился. И все так старательно внимают, и лица у всех такие одухотворённые, жаждущие откровений...
-- Вы бы хоть фотокарточку показали, -- с надеждой сказал я, -- а то я никогда свою любимую не видел... Мне, например, тоже интересно. Может, там пиранья какая-то...
Ольга наиграно фыркнула и, молча, поставила статуэтку Оскара на серёдку стола. Николай Сергеевич взгромоздил на стул свою большую сумку и вымахнул из неё пузатый термос. Ольга тут же давай помогать, стала выкладывать из сумки всякие свёртки, контейнеры, вымахнула и большую бутылку вина, потом другую... А напоследок, к моему несказанному удивлению, выворотила большой тюк шерсти, который на вид оказался ещё больше самой сумки.
Все мы знаем что летом, в условиях жаркой погоды, при поездках на дальние расстояния, скоропортящиеся продукты с собой брать не стоит, ведь пропадают они ну очень быстро. А вспомните, как всем нам хочется хотя бы глоток свежей, прохладной воды. Казалось бы, единственное решение это перетерпеть этот момент, ждать, унывать от жажды во время жары. Но существует более простое и эффективное решение: просто на просто необходимо оснастить свой автомобиль автохолодильником, и проблема будет решена с дополнительными преимуществами перед остальными методами. И если вы подумывайте над приобретением столь полезного агрегата, то для начала стоит разобраться в видах автохолодильников и подобрать себе наиболее удобный вариант.
Внезапно Лера резко обмякла, сразу стала доброй и спокойной. Виновато улыбнувшись, она села на своё место и как ни в чём не бывало стала накладывать себе в тарелку всего помаленьку вегетарианского.
Забрал в типографии первый вариант вёрстки 16-го выпуска. В чистом виде примерно пятьдесят страниц. Но это только начало работы.
Отвёз в магазин «Флоренский» журналы.
Как вчера и договорились, в «Волгагеологию» посмотреть музей пришли Пурихов и Вячеслав Иванович Соболев. Потеряв место министра культуры в областном правительстве, он так никуда и не прибился. Теперь участник всех проходящих тусовок — и правильно делает. Это его стихия.
Александр Васильевич Котельников устроил им долгую и обстоятельную экскурсию. После немного посидели за столом. Вечером поехал к За- ноге. Этюды для меня он подобрал чудесные. Один вставили в раму — он тут же приобрёл классическую глубину русской реалистической школы.
Владимир говорил об иконе, об иконописи, о работе над образом. Хорошо бы ему заказать на эту тему статью. Весь этот разговор возник, отталкиваясь от высказываний Виктора Тырданова на прошедшем открытии выставки.
Звонок Владимира Заноги. Он нашёл три работы под мою рамку. Я сказал, чтобы он сам выбрал любую, но Владимир отказался и настоял, чтобы я приехал и всё решил самостоятельно. Неожиданно напомнил о той борской работе, что тогда хотел мне подарить, но... не случилось. Он всё ещё её не «дотянул». Как закончит — подарит. Любопытно в этой ситуации то, что подарить пейзаж затопленного леса возле «острова» Владимир мне предложил сам ещё тогда, когда мы жили на озере, а он его только написал, стоя в ботнике. Затем я лишь однажды в доме у хозяина перед нашей последней ночёвкой обмолвился об обещанном. После этого прошло столько времени. Я, конечно, помнил о том обещании, но не специально и без всякого умысла. Помнил, но ничего не ждал и не считал, что мне его должны отдать... А Владимир говорил хорошо, от души.
Ударил мороз минус двадцать пять градусов. «Пазик» сломался на По- чаинском съезде у Кремля. Пришлось до работы идти пешком. Лицо обжигает. Хорошо, что впервые в этот сезон надел дублёнку. Шапку как-то однажды уже одевал.
Только сегодня принесли корректуру. Потеряна уйма времени. Коломиец бы давно всё вычитал. Сходил и забрал макет у Геннадия Щеглова в Союзе писателей. Опять пешком. Показал его Алексею Марковичу, и тот сразу нашёл кучу ошибок. Правда, пришлось немного поспорить по поводу стихов Александра Шиненкова. Коломийцу они не понравились.
Домой приехали только в два часа ночи. Проснулся раньше девяти. Надо бы было попить чаю да лечь спать, а я пошёл в Союз писателей. Но быстро почувствовал себя страшно утомлённым. Позвонил А.А. Парпаре, чтобы тот от меня поздравил С.И. Шуртакова с 95-летием. Вчера это сделал Н.В. Офитов, сам я так и не смог дозвониться до Семёна Ивановича. И вот тот посетовал, что я не остался на его юбилей в Союзе писателей России на Комсомольском проспекте, уехал на похороны.
С Дмитрием Фаминским вывезли из типографии и его книги «Кладоискатели», и 38-й номер «Вертикали. XXI век». С Бора приезжал Кондра- тий Анатольевич Емельянов — поэт, перебравшийся в Россию из Тувы. Немного странный, очень много говорящий о себе. Тут может быть что- то и с психикой, какие-то отклонения. Он перенёс трепанацию черепа, удаление опухоли. Но мы вместе провели весь вечер, даже в кафе выпили по сто граммов водки под солянку. Оказывается, его родная сестра (поэт) замужем за писателем Романом Сенчиным. Матушка тоже жила в Москве, отец в Кызыле. Все литераторы. Всё остальное, о чём мне рассказывал Кондратий Анатольевич, я почти не запомнил. Сумбур трудно воспринять.
За последние дни дважды звонила заместитель директора областной библиотеки. Переживает, что, возможно, В.А. Шамшурин не сможет вести Рождественскую встречу поэтов у них в Белом зале. Пообещал ей, что при необходимости подменю. Сегодня пошёл. Жутко не хотелось этим заниматься, но был уверен, что Валерий Анатольевич придёт. И не ошибся. Встретились у гардероба. Жалуется на здоровье, что полный карман таблеток. Упрекнул меня, что ухожу, не остаюсь слушать местных пиитов.
А.А. Пафнутьев так и не пришёл. Болеет. Звонил несколько раз, извинялся. Мысли у Анатолия Ивановича самые грустные.
Николай Алексеевич Бондаренко вычитал некоторые завёрстанные для «Вертикали» материалы. Всё это вместе разобрали. Оказывается, он работал профессиональным корректором. Попробуем с ним посотруд- ничать. Хотя опыт (предыдущий, не с ним) подобного сотрудничества у меня не радостный.
С Сергеем Скатовым пошумели друг на друга. Мне хотелось, чтобы он помог в оформлении документов на губернаторский грант. Не всё только болтать о проблемах русского мира, надо хоть что-то для этого мира и делать.
Рагим Казиханов поздравил. Привет из Дербента. Из Москвы позвонил Николай Офитов. Кроме добрых пожеланий, ещё и известил, что журналы «Вертикаль. XXI век» Виктору Григорьевичу Калинину передал на выставке в ЦДХ.
Позвонил Николай Владимирович Чих. Давненько мы с ним не встречались. Сообщил новость:
— Разговаривали с Коломийцем (Алексей Маркович ненадолго ушёл из больницы — гной из лёгких ему ещё не откачали), вспомнили и о вас.
Пригласил его заезжать в Союз писателей.
Король с аппетитом выпил чашку рыбного бульона с хлебом и стакан красного вина, разбавленного водой. Он уже начал вставать из-за стола, когда вошел принц Конде с известной корзинкой.
— Один! Без свиты! Но почему? — Кажется, деспот ревнует тебя к старине Вателю. Это известие весьма озадачило юную даму: — Значит, любовь отменяется? — Почему? Ревность монарха лучший гарнир для любви. — Но я бы хотела немного перекусить. А вся еда на полу. — Ни в коем разе. забудем насмешки слона! (Собирает руины ужина в скатерть и выставляет узел на лестницу.) Отлично! (мулатке) — готовьте мадемуазель к любви. А мы найдем еще кое-что (открывает шкаф). так, маспен. пти пате и пти шу. о! есть еще пуплены, а в придачу — отменное фрикандо и бутыль красного россоли.
Послесловие
Смена политических и социально-экономических ориентиров в конце 1920-х гг. нанесла ощутимый удар по повседневному укладу городских обывателей Новосибирска. Усиление влияния государства на местную социально-экономическую жизнь неоднозначно воспринималось населением. С одной стороны, по замыслу властей, Новосибирск становился более «социалистическим» по характеру организации торговли и функционирования коммунальных предприятий, по планировке, новой многоэтажной застройке, системе советского медицинского обслуживания и прочим показателям. Облик города начинал меняться и под воздействием индустриализации.
На излете двадцатого века, в самом конце десятилетия, вошедшего в российскую историю под названием «лихих девяностых», в душе Николая созрело одно роковое решение. Нужна новая работа! Стезя врача- терапевта в поликлинике при всей своей напряженности оказалась весьма скупа не только на изобилие, но, подчас, и на обыкновенную сытость. Врачебная мудрость, гласившая, что при работе на одну ставку - есть нечего, а на две - некогда, рекомендовала трудиться на полторы. К совету этому Николай прислушивался не всегда и, полагаясь на нерастраченный еще заряд молодости и здоровья, частенько хватался за гуж двух, а часто и более чем двух врачебных ставок. Энтузиазм и какая-то романтическая настроенность, не угасавшая в Николае на протяжении всех девяностых, служили хорошим щитом от того, что казалось несправедливым. Но лишь до тех пор, пока касалось это лично его, в крайнем случае, жены, хлебавшей из дырявого бюджетного корыта ту же врачебную кашу без масла. Но не их новорожденного сына. Альтруизмом и подвижничеством ребенка не накормишь.
Говорили о многом. Отчего-то эти рассуждения Валерки остались со мной. Причем не о количестве женитьб, а о том, что вокруг любого человека сконцентрирован добрый десяток близких ему людей. Людей, с которыми возможна самая что ни есть настоящая жизнь. Долгая, трудная, трепетная. А по- другому разве бывает?
Корову Фрол Кузьмич держал до последнего: даже когда Полина Ивановна отказалась доить, сам стал обихаживать Марту. «Пока могу — буду!» — упрямо стоял на своем. Умер в одночасье.
В тот день у жены давление подскочило. Вызвали «скорую», приехала машина, укол поставили. Врач, дочь подруги Полины Ивановны, не сразу за порог смоталась, подождала, пока болящей полегчает, посоветовала недельки две в стационаре полежать, дала таблетки на всякий случай.
Медики уехали, а Фрол Кузьмич говорит:
— Не могу, Поля, горит все внутри! Горячим пламенем пылает!
— Не скиснете! Еще раз уберетесь!
В процессе творческого порыва вдруг обнаруживалось отсутствие необходимого ингредиента. Полина Ивановна, как полководец, ведущий решающее сражение, бросала в бой резервы. Отправляла детей в магазин. Если и сыновья-дочери отсутствовали под рукой, успевали смыться к данному моменту, приходилось решать проблему с привлечением соседских запасов.
Сергей прокопьев
Мини-повесть
Не будь этой семьи, не будь на белом свете этих людей — жизнь была бы на малую толику преснее. Нет, не скажу, что идеальные праведники. Осуждали ближнего и дальнего, обижали и тех и других, порой под сердцем злобу почем зря носили, в гордыне пребывали, не отличались смирением. Все это так. Но ведь и украшали собой землю. Что там говорить — украшали!
Артист-пулеметчик
Он — Фрол Кузьмич Кругляков, она — Полина Ивановна с той же фамилией. Что один, что другая — личности харизматичные. Фрол — фронтовик. Без ноги вернулся с Великой Отечественной в родную Белоярку. По этой причине конторским стал. В госпитале освоил бухгалтерское дело. Тут власть заботу проявляла: обучали покалеченных фронтовиков инвалидным специальностям. Бухгалтер — он и без ноги мог дебет с кредитом на счетах сводить под ноль.
Она улыбнулась и нежно погладила меня по щеке.
С помощью оружия китаянки, которую любят. Ты не представляешь, какую силу пробудили во мне чувства Марка.
Удавалось ли мне, или она специально создавала у меня такую иллюзию? Чем больше я верила в нее, тем меньше доверяла себе. Я не хотела оказаться обманутой. Я понимала: она играет на моих чувствах, чтобы потом выдать мне их безупречную копию.
Дорогой Барон,
от имени полковой группы улан Его Величества благодарю Тебя за присланное нам поздравление и поздравляю Тебя от их имени и своего с Полковым
Подписавших международное соглашение 1921 года, по которому Аландские острова объявлялись нейтральной демилитаризованной зоной. Швеция потребовала также одобрения проекта со стороны СССР, хотя он не входил в число стран, подписавших соглашение. Маршал, приложивший столько усилий для создания финляндско-шведского альянса, возражал, он догадывался, что за этим последует: СССР потребовал права контроля над укреплениями и размещением войск.
Когда Маннергейм, уже на пороге войны, требовал крупных дотаций на закупку оружия, указывая на необходимость иностранных займов. Даже за два дня до нападения советских войск, 27 ноября, он считал, что заем у США еще можно и нужно получить. В то же время он настоятельно советовал правительству пойти на территориальные уступки СССР и не раздражать грозного соседа.
Одно из более поздних писем Комова содержит любопытную информацию о близких знакомых Маннергейма — генералах Скоро- падском и Родзянко.
П. Комов — Г. Маннергейму 12 декабря 1938 г.
Что мое пребывание здесь не будет долгим, ибо в Петербурге —- где мне пришлось пробыть шесть дней — мне сказали, что весьма скоро получу назначение туда. Посему я не стал снимать своих денег, а оставлю их там еще на пару месяцев.
И поскольку у меня нет ни высокого покровителя, ни состояния, мне нужно завоевать рекомендации, служа в отличном полку, так как мундир значит в России даже больше, чем можно представить. Я мог бы перечислить целую группу молодых офицеров, которые по полному произволу отправлены были вон из академии за несколько месяцев или недель до выпускных экзаменов по той лишь причине, что они носили мундир армейских полков, и это, на их беду, не понравилось кому-нибудь из профессоров.
Школьное начальство, сами бывшие юнкера, конечно, знало о дне похорон и о некотором беспорядке, вызываемом ими в монотонной казарменной жизни эскадрона, но благосклонно закрывало на все это глаза и уши. Сам генерал Цырга, прослуживший около 20 лет инспектором классов, всегда очень интересовался своими похоронами и как будто был даже доволен, узнав, что его похоронили с установленной традициями помпой.
В будущем году нужно будет платить только за обучение. Выплатить нужно сразу же, и это можно сделать в Финляндии. Сообщу об этом позднее. Вдобавок мне нужна в самом начале солидная сумма на первое обмундирование: мундир, сапоги и проч. Эти расходы уменьшатся в течение года, но во время летних лагерей снова возрастут.
Но главным, основным в сочинениях этого года были размышления о человеке, обществе, человеческих ценностях, пусть слово «ценность» прозвучало лишь в одной работе. Об этом — в 87% сочинений. «Сейчас главным стало не какой человек, а модель его телефона и марка одежды.» Из многих затронутых проблем я остановлюсь только на трех.
«Прочитав роман “Преступление и наказание”, я понял, что люди действихельг но делятся на две категории: на тех, кто на пути к своей цели может «наступить на горло» другого человека, и тех, кто не может этого сделать, причем первые добиваются больших успехов в жизни. Но больше всего меня взволновали такие слова Раскольникова: “Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот у них и правее! Так доселе велось, и так всегда будет!” Но ведь именно те люди, которые преступают нравственные законы общества, которые на большее могут плюнуть, больше себе позволить, и становятся у нас известнейшими политиками и бизнесменами. А мы смотрим на них, стремимся к ним, мечтаем стать такими же.»
Это воспринял как что-то невозможное, кощунственное, ненормальное. Но сейчас был бы согласен и на роман «Война и мир» в двух томах. Я даже знаю, кто бы мог это сделать: московский учитель с огромным опытом и автор глубоких исследований по роману «Война и мир» Лев Соболев. Другой вопрос, согласится ли он на год-два уйти из школы.
Но есть, на мой взгляд, и еще одна причина. Хотя я понимаю: все то, что я сейчас напишу, вызовет сильное возражение. Но нельзя же запретить думать и инакомыслие.
Я переживал, глядя на прощение Андреем Болконским Наташи, и был неимоверно удивлен смертью Андрея Болконского. В каждом поступке Андрея Болконского я видел себя. Но... ближе всего мне князь Андрей в своих худших поступках. Да, я радовался его прощению Наташи, но разве можно это сравнить с тем чувством, когда князь Андрей порвал с ней. Я восхищался Андреем Болконским порывающим, а не прощающим. Для меня гораздо ближе князь Андрей, сгорающий от честолюбия, чем понимающий тщетность этих стремлений. Я видел правильность этого продолжения к истине, к этой переоценке ценностей, но они меня не убеждали. И хотя я знал, что князь Андрей поступает неправильно, не простив Наташу, я, оказавшись на его месте, поступил бы так же.»