При этом корзинка вращалась из стороны в сторону, отчего м. Монпансье издавала восторженный визг, который был слышен мулатке даже сквозь стену, потому что обороты вокруг оси усиливали скрип кондома и любовное трение, а еще в спальне Вателя на специальной подставке красовался морковного колера попугай жако с черно-лаковым клювом, который (попугай) при виде мадемуазель Монпансье издал ликующий клекот, предвкушая исполнить и свою роль в любовной триаде, а именно потоптаться коготками на венерином холме и поклевать изюмные родинки на животе одалиски, после того как рука хозяина устало распахнет фортку.
А пока - мирное время, передышка после Финской. Мельников пишет и 20 июня 1941 года отправляет в штаб Ижорского укреплённого сектора Отчёт о деятельности Отдельного сапёрного батальона в этой войне за период с сентября1939 по март 1940 года.
Публикуем здесь этот отчёт с некоторыми сокращениями, сохранив особенности письменного языка комбата, его стилистику, пунктуацию и ор
фографию. Ранее этот материал нигде не публиковался. Это архивное Дело никто после войны не открывал.
Теперь «чуткая натура» г-жи Любарской откликается всякий раз, как только раздаются голоса о «деятельности» Маршака. Откликнулась она и на повесть Коняева.
«Как бы ни относился Н. Олейников к Маршаку, как бы ни расходились их литературные пути, Олейников не мог этот спор сделать достоянием застенков НКВД... Этого не было, потому что не могло быть», - раздается ее истерический голос («Невское время», 24.08.1995 г.)...
Эстафетную палочку Любарской перехватывает А. Рубашкин и впопыхах сообщает, что «автору повести больше всего не нравится в Маршаке его... имя и отчество» («ЛГ», 6.09.1995 г.).
- Ну-ну, давай без оскорблений, парниша, - зубастик крякнул и почесал толстую ногу. - Черт, не так просто объяснить, что я такое. Я не знаю, насколько хорошо тебя обучила Сана, вдруг ты начнешь визжать, как девчонка, и бегать от меня, если узнаешь правду?
- А? Ты что переодетое лох-несское чудовище? Или моя тетя из будущего? Расслабься, покемон, я уже такого насмотрелся, меня, вряд ли можно чем-то удивить.
- Ну, скажем так, я просто враз возникшее создание, которое путешествует по мирам. Не курю, не пью, тащусь по советским мультикам, летаю туда-сюда, смотрю, кому и где пригодиться моя беспредельная сила.
- Беспредельная?
- Да, паренек, могу практически все. Ну как Сана. Я бы даже сказал, моя магия в пропорциональной зависимости от ее вероятной мощи... Не слишком заумно выразился, а, физик-мальчонка? Ну, это такой межпространственый закон Вселенной. Сечешь?
- А Сана тут причем? - спросил Саша, прищурившись.
Да что ты меня допрашиваешь?! Могут быть маленькие личные тайны у волшебного зверя из шкафа, нет? Знакомы мы с ней. Понял да? И она меня недолюбливает, потому что я так же силен, как она, и, бывает, лезу в ее дела.
Саша задумчиво его разглядывал, потом спросил:
- А почему у тебя имя, как у персонажа из комикса?
- А тебя колышет? Как хочу, так и называюсь. Может, ты хочешь познакомиться с Джованни?
- Каким еще Джованни?!
8
Мучимый весь день невольной виной и грустными мыслями, вечером позвонил старому другу Юре Пахомову. Тому самому «семейному доктору» писателя Юрия Павловича Казакова.
Придется кое-что о Пахомове рассказать.
Не только с ним одногодки, еще и земляки, он — бывший краснодарец. Если бы не мой дальтонизм, могли бы оказаться на одном курсе Военно-морской медицинской академии в Ленинграде.
.Рыли себе могилу под прицелами автоматов и винтовок. Главарь коммандос сказал, что любой боец — свой ли, вражеский — должен быть предан земле, а не перевариваться в волчьих желудках, не вываливаться из лисьих задниц по всей тайге.
Это было будто вчера.
Осень 2000 года. Подъезжая к Красноярску, я печально смотрел по сторонам. На обочинах дороги лежал снег, деревья хмуро смотрели на меня. И что бы волноваться, когда я не организатор «Литературных встреч в русской провинции», а всего лишь участник, один из многих приглашённых писателей России? Думая о предстоящем открытии литературного праздника на родине классика русской литературы Виктора Петровича Астафьева, в Овсянке, молил Всевышнего, чтобы наладилась погода, засветило солнце над родной мне уже деревней, осветило радостным лучом библиотеку-музей и не испортило предстоящего праздника.
Евгений Ермолин
Литература осваивает новые возможности и обновляет старые форматы. То, что было центром, отходит на периферию, вчерашние маргиналии начинают играть ведущую роль. И это уже не столько мечта, сколько странная, причудливая, очевидная быль.
Когда-то я говорил уже, что литература, насколько я могу судить, разомкнула свои границы. Если раньше она объясняла и изменяла жизнь, на худой конец, компенсировала ее худосочность и выморочность, то теперь она сама стала модусом вечной жизненности, ее публичным выражением. (Означает ли это, что и жизнь стала литературой? Отчасти.)
7 апреля 1996 года, Сомино ЦЕНЫ
Напрасно те, кого называют красно-коричневыми, носят на демонстрациях портреты Ленина. Настоящие наследники большевиков не они, а нынешние демократы.
Разумеется, промышленность они не восстановят, войну не выиграют, но зато власть, как и заповедали большевики, добровольно никому не отдадут.
И простому народу жизни при них уж точно не будет.
Творог стоит уже 30 тысяч рублей килограмм, сметана - 11 тысяч, картошка - полторы тысячи. Пол-литра «синопской» водки - 22 тысячи. Пачка индийского чая - 3 600 рублей, банка растворимого кофе - 7 100 рублей.
12 апреля 1996 года, Санкт-Петербург
ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ ПАСХИ
итургия преждеосвященных даров в церкви Спаса Нерукотворенного Образа.
Причастился.
Вечером ходил в «Народную правду».
Виктор Георгиевич Долгов объявил, что возобновляется выпуск «Народной правды» и направление не меняется. По-прежнему мы будем выступать против Ельцина, против Собчака, против Чубайса, против Гайдара.
- А за кого?
- У нас же «Народная правда». За народ, разумеется!
Ему начали задавать вопросы, и выяснилось, что деньги на газету пока имеются только на период избирательной кампании, а дальше видно будет.
Я хотел было в шутку предложить поменять название газеты на «Электоральную правду», коли у нас и оппозиции народ только на время выборов нужен... Но промолчал.
Чего говорить, если другой оппозиции у нас, похоже, все равно не будет?
27 марта 1996 года, Санкт-Петербург
ПОЧЕМУ Я ПЛАЧУ, ШУРА?
Взгляд у него был гипнотизирующим и безжалостным, как у питона. Ада, еще не прочувствовав до конца всей глубины опасности, посмотрела на тетю. Людмила Андреевна стояла, вытянувшись в струнку, с гордой, как всегда, осанкой, но на лице ее был неподдельный ужас. Можно сказать, что лицо ее просто опрокинулось от страха. О, боже! Только сейчас до Ады дошло, как она влипла! Что ж, надо попытаться хотя бы оттянуть время.
Арнольд, стоявший между ней и теткой, неожиданно развернулся, схватил девушку за плечи, больно сжал их и прошипел ей прямо в лицо:
Автор провел большую подготовительную работу, включая исследование древних и экзотических предметов секс-индустрии. Текст продуманный и тщательно сконструированный.
Герой номер два — персонаж из команды преступных программистов, этих самых богов, обретших жизнь благодаря идеям персонажа номер раз. Герой получает имя Маруха Чо или Мара Гнедых.
Роман Пелевина «iPhuck 10»1 — роман, который пишет герой романа, об объектах искусства, которые создает и исследует герой романа, оказавшись в виртуальном пространстве, сам став героем своего романа...
18 июня 2015 года пришла бумажка с подтвержденной квотой.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мне кажется, главное, когда ты узнаешь, что болен раком, — это не потерять время (если, конечно, ты хочешь выжить).
Все наши разговоры сразу прекратились. Никто не шутил, не смеялся.
Когда бабушка готовила варенье, кухня превращалась в чистилище. Огромный таз бурлил сразу на трех конфорках, распространяя по помещению нестерпимый жар.
«Мясник смотрит на эту картинку и рубит корову или быка, как надо, — объяснил бабушка, заметив любопытный взгляд Вовика, направленный на расчлененную «державу».
Рот мой полон песней, а язык ликованием, что-то зреет во мне и дает зеленые всходы, как проросший корень имбиря на подоконнике, — ведет неуклонно к тому моменту, когда я подарю свое имя горячей голубой звезде. А что это за песнь, и о чем в ней пойдет речь? Точно пока неизвестно, тема — жизнь. Сама жизнь, лишь бы только найти ее ключевую ноту, вот эту точку, начало начал, из которой исходит мир.
Ванатур замолчал. Арег уселся напротив него за каменный стол и принялся
разглядывать скалу-колесо, которое неощутимо вращалось на фоне звездного неба. Или, скорее, наоборот — небо вращалось вокруг него. Арег недоумевал: здесь все видится то так, то совсем иначе! Почему это?
Арег не успел сделать и нескольких шагов, как вокруг заметно потемнело. Взглянув вверх, он не сумел отыскать луны, которая только что сияла у него над головой, а из густой черноты неба на него глядели бесчисленные крупные звезды, близкие и яркие. Вершина Капутана, издалека казавшаяся острой, на самом деле была окруженной скалами ровной, как тарелка, и довольно обширной площадкой.
Оставив за спиной дерево желаний и перейдя на рысь, Кайцак спустился в тихую лощину. Арегу показалось, что они пересекли некую границу, он ощутил боль в висках. А когда Кайцак с той же легкостью преодолел противоположный склон, Арег словно утратил связь с собственным телом, которое непомерно разрасталось.
Лучшими, по всеобщему мнению, были признаны два кадра. На мою беду, ими оказались первая и вторая композиции. Без труда уловив мой далеко не венский акцент, мои подопечные живо поинтересовались, откуда я.
Почти 10 лет назад я смотрел прямую трансляцию с оперного фестиваля по ТВ. Наутро я должен был улетать домой. Канадский режиссер- эстет перенес действие оперы из XVIII века во времена, непосредственно предшествующие Первой мировой войне, в Австро-Венгрию и натурально в бордель. По сцене слонялись совершенно голые мужики преклонных годов, с пивными животами — эрзац молодых полуголых девиц. Это было явной новацией.
В перерыве журналистская пара — он и она — одетые, как и положено на великосветском рауте, пытались взять интервью у безукоризненных джентльменов и декольтированных дам в брильянтах. Не согласился никто. Интервьюерам пришлось буквально гоняться за своими жертвами, но те предпочитали словам шампанское.
Мы пожали друг другу руки, и он пошел к выходу. На полпути он обернулся и помахал мне. Мне стало жаль, что мне так и не пришло в голову расспросить своего отца, служившего после войны здесь, в Австрии, как устраивали его однополчане свою личную жизнь и досуг на чужбине. А ведь мог бы! Когда он умер, мне было двадцать восемь. Воистину, «мы ленивы и нелюбопытны»...
С наслаждением выпив до дна пол-литровую бутылку «Фёслауер» с газом («Газ вреден для здоровья!»), я достал трубку и неспешно закурил. Выкурив ее, я вытянул ноги и задремал. Меня убаюкивал шум фонтана, начальницей которого служила моя Ундина, не дававшая спуску своим подчиненным — каким-то людишкам в крестьянских шляпах, а также прервавшим свой незримый ход морским гадам. Ограду Курпарка обвила дольняя лоза дикого винограда. Она не прозябала. Я смежил свои отяжелевшие и набрякшие после великого похода веки и вскоре услышал сквозь сон собственный храп.
«Свете тихий...»
Я был живым воплощением теоремы о пределе монотонной последовательности, доказанной некогда немцем Карлом Вейерштрассом, в соответствии с которой монотонная ограниченная последовательность в конце концов сходится. В моем случае это означало, что рано или поздно я непременно достигну своей цели — Курпарка — главного парка Бадена, и я неуклонно и неотвратимо приближался к нему.
«Это значило бы рассматривать вещи слишком пристально», — ответил мне мой внутренний голос словами Горацио.
«Нет, право же, ничуть; это значило бы следовать за ходом вещей с должной скромностью, и притом руководясь вероятностью, — возразил я своему оппоненту словами Гамлета.
Похолодел Гнат и подумал: «А может, не та? На угадку взял?»
Вот то уж точно никак не можно было угадать!
Перехватило дыхание у Гната, а когда он перевел дух, то сказал сам себе шепотом, уже страшась, что и шепот слышит младший сын с другого берега реки:
Рос последыш, да не особо вырос. Так и подтягивался потихоньку, оставаясь маленьким, хоть и удаленьким. Малый рост Тараса тоже стал для его братьев искушением дать мимоходом последышу тумака. А третий повод к травле старшими — удивительно светлая кожа и легкий свет волос. «Да лях, что ли, какой тебя нам ночью подкинул!» — как-то не сдержался самый старший, Андрий, и тотчас получил от отца такую оплеуху, что кувыркался до порога.
А святой день того червня, когда крестили младенца, как раз и выпал на мученика Тарасия.
- За это ты меня и не любишь! - отозвался зверь, снова став самим собой.
- Я не против хаоса, но желаю, чтобы он был контролируемым, - проговорила богиня.
- Какой же это тогда, в баню, хаос, лапочка?!
Саша замахал руками:
- Так, стоп-стоп, хватит мериться в остроумии! Девчонка, которую я забыл - вот что меня беспокоит. Сана, этот мохнатый демон сказал, что у моих "Я" какая-то проблема с тем, что та история не завершилась, ты схлопнула ее, оставив в подвешенном состоянии.
- В неопределенном варианте, - вставил Стикки-Ти.
- Что ж, это вероятно, - не стала спорить Сана.
- И плюшевый шибзик, намекает, что мне надо вспомнить ту реальность. Но я не понял, как это поможет тому миру и мне, - сказал Саша.
Зубастик, запрыгав на месте, быстро заговорил:
- Физика процесса проста, Сашка, ты заново ассоциируешься с тем своим "Я", воспроизводишь историю снова и разбираешься, в чем там было дело. При взгляде со стороны еще раз, ты поймешь, что пошло не так, и поймешь, как исправить. Все просто!
- Бредятина какая-то, - фыркнул Саша.
Он уж было хотел поставить себя в цугцванг — безвыходное положение — вопросом — зачем же всё-таки он здесь? — но к оперному подъехал икарус — цугцванг сбился. Учайкин поднялся в автобус, с ним ещё человек пять, незаметно томившихся у фонтана; икарус двинулся полупустым, в сопровождении четырёх полицейских машин — город плавно потащил за собой в полуобмороке. По перекрытой дороге, по левой полосе: центр позади, вот уже по низам — люди высовывались из деревянных своих домов, чтоб глянуть на них. Конечная — экспоцентр, сошли как с трапа — и вперёд — только мордовские ходоки первее, чему, кажется, не были рады. Что делать в экспоцентре — павильоны с предметами хвастовства — макетами построенного и картонками сделанного — разглядывать.
Современному любителю живописи имя Антощенко-Оленева мало что говорит, хотя его биографию в телеграфном ключе найти можно, частности, в Сети. Мне же в начале 90-х годов, когда ненадолго открылись всякие закрытые архивы, удалось подержать в руках «лагерное дело» Валентина Осиповича, и там было что добавить к уже известным фактам его жизни.
Антощенко-Оленев родился на Полтавщине в 1900 году. В автобиографии, имеющейся в «лагерном деле», он писал:
«Отец из крестьян - в 1905 году уехал в Петербург, на земляные работы. Я с 12 лет работал с отцом на кирпичном заводе, погонщиком на вагонетках, доставлявших глину на глиномялку.
На занятиях Валентин Осипович почти всегда молчал, его объяснения сводились к тому, что изредка он подходил к кому- нибудь из молодых (чаще других под «разнос» попадал я), и, постояв немного за спиной студийца, сам садился за его мольберт «править». Помню, мы рисовали большое гипсовое ухо. Мягкий прямой свет, всё в нежнейших полутонах, ничего контрастного. Валентин Осипович уселся грузно на моё место. «Ну что вы пишете, дорогой вьюно- ша?» - риторически вопрошал он и начинал размашисто поправлять не нравящееся ему место, при этом так портил работу своей пачкотнёй, что потом хоть заново начинай. Мужики только тихо посмеивались.