Взгляд у него был гипнотизирующим и безжалостным, как у питона. Ада, еще не прочувствовав до конца всей глубины опасности, посмотрела на тетю. Людмила Андреевна стояла, вытянувшись в струнку, с гордой, как всегда, осанкой, но на лице ее был неподдельный ужас. Можно сказать, что лицо ее просто опрокинулось от страха. О, боже! Только сейчас до Ады дошло, как она влипла! Что ж, надо попытаться хотя бы оттянуть время.
Арнольд, стоявший между ней и теткой, неожиданно развернулся, схватил девушку за плечи, больно сжал их и прошипел ей прямо в лицо:
Автор провел большую подготовительную работу, включая исследование древних и экзотических предметов секс-индустрии. Текст продуманный и тщательно сконструированный.
Герой номер два — персонаж из команды преступных программистов, этих самых богов, обретших жизнь благодаря идеям персонажа номер раз. Герой получает имя Маруха Чо или Мара Гнедых.
Роман Пелевина «iPhuck 10»1 — роман, который пишет герой романа, об объектах искусства, которые создает и исследует герой романа, оказавшись в виртуальном пространстве, сам став героем своего романа...
Относительно страдания Клайв Льюис все очень хорошо объясняет. Страдание (телесное, душевное, духовное) — средство исправления, или излечения, если считать, грех болезнью, а Клайв Льюис именно так и считает.
18 июня 2015 года пришла бумажка с подтвержденной квотой.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мне кажется, главное, когда ты узнаешь, что болен раком, — это не потерять время (если, конечно, ты хочешь выжить).
Все наши разговоры сразу прекратились. Никто не шутил, не смеялся.
Мы выпили.
Когда коллеги узнали, что у меня рак, Крупковский на долгое время выпал из моей жизни. Не звонил. В больницу не приходил.
Когда бабушка готовила варенье, кухня превращалась в чистилище. Огромный таз бурлил сразу на трех конфорках, распространяя по помещению нестерпимый жар.
«Мясник смотрит на эту картинку и рубит корову или быка, как надо, — объяснил бабушка, заметив любопытный взгляд Вовика, направленный на расчлененную «державу».
Рот мой полон песней, а язык ликованием, что-то зреет во мне и дает зеленые всходы, как проросший корень имбиря на подоконнике, — ведет неуклонно к тому моменту, когда я подарю свое имя горячей голубой звезде. А что это за песнь, и о чем в ней пойдет речь? Точно пока неизвестно, тема — жизнь. Сама жизнь, лишь бы только найти ее ключевую ноту, вот эту точку, начало начал, из которой исходит мир.
Ванатур замолчал. Арег уселся напротив него за каменный стол и принялся
разглядывать скалу-колесо, которое неощутимо вращалось на фоне звездного неба. Или, скорее, наоборот — небо вращалось вокруг него. Арег недоумевал: здесь все видится то так, то совсем иначе! Почему это?
Арег не успел сделать и нескольких шагов, как вокруг заметно потемнело. Взглянув вверх, он не сумел отыскать луны, которая только что сияла у него над головой, а из густой черноты неба на него глядели бесчисленные крупные звезды, близкие и яркие. Вершина Капутана, издалека казавшаяся острой, на самом деле была окруженной скалами ровной, как тарелка, и довольно обширной площадкой.
Оставив за спиной дерево желаний и перейдя на рысь, Кайцак спустился в тихую лощину. Арегу показалось, что они пересекли некую границу, он ощутил боль в висках. А когда Кайцак с той же легкостью преодолел противоположный склон, Арег словно утратил связь с собственным телом, которое непомерно разрасталось.
Лучшими, по всеобщему мнению, были признаны два кадра. На мою беду, ими оказались первая и вторая композиции. Без труда уловив мой далеко не венский акцент, мои подопечные живо поинтересовались, откуда я.
Почти 10 лет назад я смотрел прямую трансляцию с оперного фестиваля по ТВ. Наутро я должен был улетать домой. Канадский режиссер- эстет перенес действие оперы из XVIII века во времена, непосредственно предшествующие Первой мировой войне, в Австро-Венгрию и натурально в бордель. По сцене слонялись совершенно голые мужики преклонных годов, с пивными животами — эрзац молодых полуголых девиц. Это было явной новацией.
В перерыве журналистская пара — он и она — одетые, как и положено на великосветском рауте, пытались взять интервью у безукоризненных джентльменов и декольтированных дам в брильянтах. Не согласился никто. Интервьюерам пришлось буквально гоняться за своими жертвами, но те предпочитали словам шампанское.
Мы пожали друг другу руки, и он пошел к выходу. На полпути он обернулся и помахал мне. Мне стало жаль, что мне так и не пришло в голову расспросить своего отца, служившего после войны здесь, в Австрии, как устраивали его однополчане свою личную жизнь и досуг на чужбине. А ведь мог бы! Когда он умер, мне было двадцать восемь. Воистину, «мы ленивы и нелюбопытны»...
Но уже в следующую минуту профессор прояснил ситуацию. Он поднялся навстречу с распростёртыми объятиями и радушно поприветствовал:
-- Заходите, Иван Михайлович, очень рад вас видеть.
Вот так клюква! Оказывается, не сценический персонаж Звенигородский, а мой Бешанин собственной персоной.
-- Ну и как сука понимать? -- насмешливо спросил я, кидая взгляды на Ольгу и Николая Сергеевича.
-- Вань, это просто спектакль, -- отмахнулась Ольга. -- Мало ли кто может твоего Ваню играть.
-- А-а... Верю, верю...
...-- Что это с ней? -- спросил Иван Бешанин.
-- Не обращайте внимания... -- сказал Ламиревский. -- Дочка моя, Юлия. Спутала вас со своим женихом. Андрей Звенигородский -- знаете, конечно. Ваша роль.
С наслаждением выпив до дна пол-литровую бутылку «Фёслауер» с газом («Газ вреден для здоровья!»), я достал трубку и неспешно закурил. Выкурив ее, я вытянул ноги и задремал. Меня убаюкивал шум фонтана, начальницей которого служила моя Ундина, не дававшая спуску своим подчиненным — каким-то людишкам в крестьянских шляпах, а также прервавшим свой незримый ход морским гадам. Ограду Курпарка обвила дольняя лоза дикого винограда. Она не прозябала. Я смежил свои отяжелевшие и набрякшие после великого похода веки и вскоре услышал сквозь сон собственный храп.
«Свете тихий...»
Я был живым воплощением теоремы о пределе монотонной последовательности, доказанной некогда немцем Карлом Вейерштрассом, в соответствии с которой монотонная ограниченная последовательность в конце концов сходится. В моем случае это означало, что рано или поздно я непременно достигну своей цели — Курпарка — главного парка Бадена, и я неуклонно и неотвратимо приближался к нему.
«Это значило бы рассматривать вещи слишком пристально», — ответил мне мой внутренний голос словами Горацио.
«Нет, право же, ничуть; это значило бы следовать за ходом вещей с должной скромностью, и притом руководясь вероятностью, — возразил я своему оппоненту словами Гамлета.
От ее улыбки по сердцу моему пробежала легкая теплая волна.
Похолодел Гнат и подумал: «А может, не та? На угадку взял?»
Вот то уж точно никак не можно было угадать!
Перехватило дыхание у Гната, а когда он перевел дух, то сказал сам себе шепотом, уже страшась, что и шепот слышит младший сын с другого берега реки:
Рос последыш, да не особо вырос. Так и подтягивался потихоньку, оставаясь маленьким, хоть и удаленьким. Малый рост Тараса тоже стал для его братьев искушением дать мимоходом последышу тумака. А третий повод к травле старшими — удивительно светлая кожа и легкий свет волос. «Да лях, что ли, какой тебя нам ночью подкинул!» — как-то не сдержался самый старший, Андрий, и тотчас получил от отца такую оплеуху, что кувыркался до порога.
А святой день того червня, когда крестили младенца, как раз и выпал на мученика Тарасия.
- За это ты меня и не любишь! - отозвался зверь, снова став самим собой.
- Я не против хаоса, но желаю, чтобы он был контролируемым, - проговорила богиня.
- Какой же это тогда, в баню, хаос, лапочка?!
Саша замахал руками:
- Так, стоп-стоп, хватит мериться в остроумии! Девчонка, которую я забыл - вот что меня беспокоит. Сана, этот мохнатый демон сказал, что у моих "Я" какая-то проблема с тем, что та история не завершилась, ты схлопнула ее, оставив в подвешенном состоянии.
- В неопределенном варианте, - вставил Стикки-Ти.
- Что ж, это вероятно, - не стала спорить Сана.
- И плюшевый шибзик, намекает, что мне надо вспомнить ту реальность. Но я не понял, как это поможет тому миру и мне, - сказал Саша.
Зубастик, запрыгав на месте, быстро заговорил:
- Физика процесса проста, Сашка, ты заново ассоциируешься с тем своим "Я", воспроизводишь историю снова и разбираешься, в чем там было дело. При взгляде со стороны еще раз, ты поймешь, что пошло не так, и поймешь, как исправить. Все просто!
- Бредятина какая-то, - фыркнул Саша.
- Какие еще боги и демоны? Мне даст кто-нибудь четкий ответ?
- Четкие и короткие ответы тут только я даю, Сашок, - пробурчал Стикки-Ти. - А эта воображала может лишь лить демагогию абзацами.
Сана сложила руки на груди:
- Ах, ну скажи в двух словах, маленький демон, что ты по отношению ко мне, покажи мастер-класс.
- Да запросто. Парень, я темная копия Саны.
- Что?! - выпучил глаза Саша.
- Ну что же, ёмко, - оценила Сана.
- Это что, правда? - уставился на нее Саша.
Девушка прошлась, рассказывая:
- Вот черт, - пробормотал Саша.
Ричард узрел в траве гремлина, и в одно мгновение фигура мага размазалась в воздухе, он оказался рядом, схватил зубастика, воскликнув:
- Я поймал эту тварь, Сана!
Он поднял Стикки-Ти за воротник его оранжевой курточки.
Монстрик закричал, отчаянно размахивая лапками:
- А ну отпусти меня, хамло! Да ты кто такой, а?
В руке Ричарда зажегся файербол, и он угрожающе пододвинул его к зубастой морде:
- А ну заткнись. Ты сам что такое, и почему мне не сделать из тебя барбекю?
- Ричард! - окликнула его Сана. - Поставь данное создание на место, не надо никого жечь. Я же говорила, что Саше ничего не угрожает, не стоило так эмоционально биться в барьер.
Саша, наконец, поднялся с травы и спросил:
- Вы что, заставили Ричарда ломать защитную сферу гремлина? А что сама-то, Саночка, лень стало? Не божественное это дело - барьеры пробивать, так что ли?
Он уж было хотел поставить себя в цугцванг — безвыходное положение — вопросом — зачем же всё-таки он здесь? — но к оперному подъехал икарус — цугцванг сбился. Учайкин поднялся в автобус, с ним ещё человек пять, незаметно томившихся у фонтана; икарус двинулся полупустым, в сопровождении четырёх полицейских машин — город плавно потащил за собой в полуобмороке. По перекрытой дороге, по левой полосе: центр позади, вот уже по низам — люди высовывались из деревянных своих домов, чтоб глянуть на них. Конечная — экспоцентр, сошли как с трапа — и вперёд — только мордовские ходоки первее, чему, кажется, не были рады. Что делать в экспоцентре — павильоны с предметами хвастовства — макетами построенного и картонками сделанного — разглядывать.
В бывшем Доме политпросвещения Меркушкин стоял на сцене — приученные за семнадцать лет, встречали его затяжными овациями и рефлексивно не могли остановиться. А нынешнего главу Волкова — жидко, никто ещё не знал, что он за республику готов последнюю рубаху отдать.
Кечин глянул на него мельком, тот поправился:
Учайкин молчал. Он смотрел на этого — как тот потом представится — Кечина, а тот казался ему хорошим и — что самое ужасное — давним знакомым. Где же, где он видел эти крепкие бойцовские руки, принадлежащие наверняка пехотинцу. Где он видел. В первый же саранский день, когда Кечин проезжал около вокзала двадцать километров в час и неотрывным взглядом гипнотизировал армейцев; Учайкин тогда подумал, что они вереницей за его иномаркой потащатся.