Ситка произвела на новоприбывших американцев гнетущее впечатление. Она была совсем не такой, как прежде представлялось себе в Штатах: что-то экзотическое и красочное, вроде далёких портов Вест- Индской компании. Их встретил колониальный средневековый городок. С одной стороны - гора, с другой - жидкий подлесок. Замковая гора, на ней настоящий замок - «Баранова», в котором живёт князь Максутов, главный правитель. Это единственное сооружение из камня. Все остальные домики деревянные. Наилучшие - из кругляка, отёсанных колод, а бедные - из досок. 100100
СИМПАТИИ И АНТИПАТИИ
В ресторане «Арбат» сидели два совсем юных создания, парень и девушка. Парень - его звали Андрей - был в дорогом замшевом пиджаке, светлые волосы тщательно зачесаны, взгляд серых глаз напряженный, колючий, видно было, что он очень волнуется.
- Возьмем медальоны из горячей вырезки. На закуску - телячий язык под соусом. А вот лосось лучше не брать. Лосось лучше готовят в «Метрополе». 00
Описать можно случившееся днем: в дверь ДОЛГО стучали, Оказалось — Журналист, и сразу все вспомнилось, ожило, точно как в тот раз, когда у нее случился инсульт: тогда она упала на улице, решила, что умирает, и обрадовалась. Радость — это Очень странно. Выходит, часть меня радуется и благодарит? Вот так новость! Надеюсь, ты не станешь обижаться, что первым делом мне вспомнилось все давнее, до тебя? До того, как ты явился, принц Австрийский, и спас меня. Годы до войны, до Ивара. Я росла девчонкой с расквашенными коленками и пузырящимся в груди смехом. О том времени я тебе не особо много рассказывала. Мы же не могли говорить о моей деревне. И сейчас не станем, дружок, день был трудный, писать невмоготу. Усну-то вряд ли, я теперь почти не сплю, но хоть полежу в кровати, передохну несколько часиков да подумаю, что делать с тем журналистом. Он наверняка вернется, помяни мое слово. Приехал в такую даль специально, чтобы со мной поговорить. Ну, об этом я в одиночку умом пораскину. А тебе спокойной ночи, Александр, где б ты ни был...
ИИТЬ в свое удовольствие. Ветер в волосах и “хонда” два пятьдесят на заднем колесе через весь двор — это Микке примчал, пора в путь! Я вытащил из сарая старый бабушкин прицеп для велосипеда, и мы привязали его к мотоциклу моим новым ремнем. Обмотали крюк пару раз, покрепче — мало ли что.
И Микке треснул меня по голове:
— Пра-ально, Юхан.
Или, точнее:
— Дурак, а соображаешь.
Он всегда так говорил, но это ведь не со зла.
И даже брюки мои отутюженные, со стрелкой, и черные кожаные штиблеты, смазанные и начищенные для красоты — даже это Микке не злило. Или что я зимой и летом носил двубортный жилет, который вообще-то смахивал на форму пилота.
И стала рассказывать дальше, про соседей, и про своего врача, и у нее был такой высокий фальшивый голос, а я слушала, слушала и даже вспотела. Я всегда потею. Хоть в душ потом иди. Пот так и стекал у меня по рукам.
Наконец она сказала: тщт!
Дверь Сиверсенов открывается. Ярко-розовое пятно — это Лина. Выходит из двери спиной вперед и захлопывает ее ногой. Потом поворачивается и спускается по лестнице, у нее что-то в руках, картонная коробка. У нее плохо получается идти, потому что ботинки сваливаются. Холодильник перестает гудеть. Лина наклоняется, ставит коробку на землю, натягивает ботинки и снова берет коробку.
Держит ее обеими руками. Ей наверняка холодно, дыхание выходит белым паром, Толстовка почти светится, она быстро переходит дорогу, темные волосы, белое лицо. Поднимается по лестнице и толкает дверь, по полу тянет сквозняком, и я ее больше не вижу.
Надо смотреть, не моргать. Снега еще нет.
Двор, забор, трава, асфальт.
Снега еще нет.
На мне ночнушка.
Если буду смотреть в окно, вот так стоять и смотреть, она обязательно придет.
Двор, забор, трава, асфальт.
Смотреть, не моргать, хоть мне и холодно.
Черный лучше серого, серый лучше коричневого, а белый цвет — самый лучший.
Холодильник перестал гудеть. Поднимается в свою комнату Лина, ставит кассету, потом останавливает, перематывает, я все слышу.
И только что опять моргнула.
Папа откашливается, он в большой комнате.
— Ну, привет, Котовась.
больше ничего идти и видеть все — лишь трещина между водой и небом
(ну, еще закурят те
кто хочет различить еще хоть что-то)
Река в небе
небо — свет мерцающий сквозь
воды тихо текущей реки Щ облака
и во мне
так же мерцают
знание и надежда
земля и камни
море и небо
жизнь и смерть
“Облачение ”
Стихи
Переводы с норвежского
Рут Лиллегравен1
Здесь я пребуду
я был первым я буду последним
я буду
тем что горит и что течет тем что вздымает и что опускает
я буду расчищать и строить
жать и сеять
заносить серп и сушить сено
косу править ворочать почву
да, здесь я пребуду буду жить все снося
неся камни и жерди и туши брата и мать и отца
как дед не буду нет, только не он
веть, но парни только ржали и все продолжали раззадоривать друг друга. Но потом вдруг один из них говорит: девчонки хотят домой, я их отвезу. Остальные стали возмущаться, но он их не слушал, быстро забрал нас и отвез домой. Думаю, ему непросто было пойти против своей компании, но он совершил такой вот неожиданный поступок, что вообще-то совершенно естественно, но в той ситуации это было настоящим добрым делом.
Грохочет выстрел! И в единый миг сдувает с диких снежных пустынь их божественное спокойствие — как простой бумажный обрывок.
Из ружейного дула вырывается огненный сноп.
Взрыв пороха горланит:
СЛУШАЙТЕ ЧЕЛОВЕКА!!
Лиса, жалобно вякнув, подбрасывается в воздух,..
Сьера Бальдур с трудом поднимается на ноги.
Перед глазами, ярко вспыхивая, плавают фиолетовые солнца, в ушах оглушительно звенит. Ноги после долгого лежания в снегу затекли, но жизненная влага тут же устремилась по телу, как только он задвигался.
Священник ковыляет к камню и смотрит на лису. Все верно, там она и лежит — дохлее не бывает. Опустившись на левое колено, он берет ее за пушистый хвост: на вид вроде целая — кой-какая ценность в ней есть.
Он встает с колена и запихивает лисицу себе за пазуху.
ДИВИТЕЛЬНО, как полярные бурые лисы порой походят на камни. Бывает, приляжет зимой такая чертовка у какого валуна, и невозможно отличить, где там зверь, а где камень. Да уж, эти куда хитрее, чем белошерстые, что вечно или тень отбрасывают, или желтеют на белом снегу.
И вот затаилась полярная бурая самка, крепко прижавшись к своему камешку и давая поземке припорошить себя с подветренной стороны. Она развернулась к ветру задком, свернулась колечком, уткнула нос под бедро и призакрыла глаза так, что между веками едва-едва угадываются зрачки. Таким манером наблюдает она за человеком, что не сдвинулся с места с той самой минуты, как улегся под снежным наносом здесь, высоко в горах Аусхеймар, — уже почти восемнадцать часов назад. Его так замело снегом, что теперь он смахивает на простой обломок старых развалин. И зверьку нужно постараться не забыть, что человек этот — охотник.
ведь воздух недвижим, ни ветерка, и уют уж Алида оборачина- ется яркой звездою, что исчезает во тьме, улетает все дальше и дальше, а она слышит голос, открывает глаза и видит Деле Ты спала, говорит он Задремала, кажись, говорит Алида
и видит, что Аеле стоит подле лавки со свечой в руке, и в ее свете Алида видит только его черные глаза, а в этих глазах — голос папаши Аслака, когда он пел ей, маленькой девочке, прежде чем сгинул, ушел навсегда
ИСЛЕ и Алида брели по улицам Бьёргвина, Асле нес на плече два узла со всеми их пожитками, а в руке — футляр со скрипкой, что досталась ему в наследство от отца, от Сигвалда, Алида несла две сетки с провизией, уже несколько часов бродили они по Бьёргвину, искали пристанище, однако нигде устроиться не могли, всюду слышали одно и то же; нет, мы, к сожалению, ничего не сдаем, так им говорили, нет, все, что было, уже сдано, вот и продолжали Асле с Алидой ходить по улицам, стучать в двери и спрашивать,
Сегодня мы о ней вспоминаем редко, у всех своих проблем с лихвой. Но было время, когда эта часть Европы — Восточная или Центральная, смотря откуда взглянуть “ занимала в вашей внутренней географии куда больше места, нем сейчас. Ома служила если же окном в полновесную Барону, то хотя бы форточкой, и для многих обрела самостоятельную ценность. По крайней мере для многих из тех, кого сегодня, возможно не без преувеличения, именуют четырнадцатью процентами.
У нас “на раене”, как теперь принято говорить, то есть в Квинсе, с некоторых пор существует русский супермаркет, и, хотя он не в шаговой доступности, иногда я туда заглядываю: желудочная ностальгия — одна из самых сильных и устойчивых. Контингент покупателей там очень обширный, много поляков и других уроженцев центрально- европейских стран, попадаются и более коренные жители из любопытных, но преобладают, конечно, “русские” в широком смысле, то есть выходцы из бывшего СССР.
Пьеса
Сцены 1, 8
"Арден из Фавершэма" ("Arden of Faversham") — никогда ранее не переводившаяся на русский язык пьеса, впервые поставлена и опубликована в 1592 году и основана на реальных событиях (убийстве зажиточного землевладельца и бизнесмена Томаса Ардена молодой женой Элис и ее любовником Мосби в 1551 году) и является первым примером сценической "бытовой" трагедии,
I часть
I глава
Не могу поверить, что согласилась. По роду деятельности мне приходится делать абсурдные вещи, но это уже перебор. И без того мои будни частенько напоминают сводку показаний местной психиатрической клиники. Например, вы бы поехали на окраину города, чтобы взять интервью у старушки, в огород которой каждую пятницу спускается НЛО? А я не могу отказаться. Квартальная премия на носу, а ссориться с Вадимом к концу месяца плохая примета. Или вдруг возникает необходимость ехать к местному озеру, так как рыбаки видели там русалок. Тогда приходится до окоченения дежурить с фотоаппаратом на полусгнившем причале. 00
Глава первая
Ангел, низвергнутый с Небес
Пожалуй, есть и одна угасшая антистратфордианская традиция — проведение спиритических сеансов с целью опроса духов умерших елизаветинцев.
Знайте, уважаемый читатель, эта метода нашла свое воплощение в изданной в 1947 году книге Перси Аллена “Беседы с елизаветинцами, раскрывающие тайну ‘Уильяма Шекспира’”!
Книга, по признанию ее автора, — “попытка раз и навсегда, посредством прямого контакта с духами трех елизаветинцев — Бэкона, Шекспира и графа Оксфорда, прояснить тайну авторства”.
Юбилейные шекспировские 2014 и 2016 годы захватили не только год между собой, но и год после, подарив немало замечательных событий в театральном мире, в области книгоиздания и академических исследований, но все ли припомнят, какое из них громогласно анонсировалось как “уникальное, феноменальное, единственное в мире”. Кто же заслужил столь щедрую хвалу?
Надеемся, читатель простит, если мы продлим интригу еще на несколько строк.
Может быть, это редакторы Нового оксфордского собрания сочинений Шекспира, проекта фундаментального, но весьма рискованного в своих головокружительных построениях и предположениях?
Шаманский Бубен - это душа шамана, источник могущества и силы. Его звук приносит выздоровление, очищает организм от негативных вторжений, даёт спокойствие и уверенность. Амба Шаман Энлиль XY11 - Не признал - богатым буду! - Владимир Ильич, внутренне сжавшись в точку и попытавшись сделаться невидимым, уже совсем было прошмыгнул мимо харизматичного одноклассника. Где там! 00
Глава вторая
Ещё один день, начавшийся с неприятностей
Кажется, Судьба была ко мне благосклонна. Едва только я лёг на траву, как мгновенно уснул и проспал пять часов до половины одиннадцатого утра без каких-либо мучительных сновидений. Моё пробуждение оказалось настолько гнусным, что лучше бы мне приснилось то утро, когда меня стащили за ноги с кровати и стали пинками поднимать с пола. Увы, но меня опять разбудил громкий, издевательский смех и громкие, гортанные голоса, которыми какие-то типы обсуждали мой внешний вид. Какой-то болван, считавший себя очень остроумным, крикнул: - Нет, Казбек, это не заблудившийся кефирник. Это даже не мужчина, это женщина. Может быть, отходим её? 00
Иногда в такие дни кто-то вдруг начинал махать руками, собирал всех вокруг себя, объяснял им что-то и за одно занятие делали этюд, да такой, что Марат, приходя, удивлялся самостоятельности и кажущейся ему самобытности того, что видел. Обычно этюды ему старались не показывать, но только через него они попадали на сцену, так что просмотра было не избежать.
Волосы его светлы, длинны и всклокочены, туфли грязны и грустны, когда он забывает их в раздевалке, но не поэтому, совсем не поэтому мы его — не любим. 00
Еще одним крупным переводчиком был Иван Бунин, но он выступал против чрезмерной русификации иностранного текст, против так сказать аннексий и колонизации. Бунин решил взяться за “Песнь о Гайавате”, индейскую эпическую поэму г - Лонгфелло. Для этого перевода он позаимствовал строфику и ^ J размер знаменитого текста карельских (финских) эпических песен “Калевала”, переведенных на русский в 1888 году Леонидом Бельским. Таким образом Бунин участвовал в создании корпуса “гомеровских” текстов, как античных, так и современных, сформировавших русскую культуру. Корпус открывается переводом из “Илиады”, выполненным малоросским поэтом Гнедичем, посвятившим этой работе с десяток лет, изменившим по ходу дела размер собственного перевода и переписавшим заново шесть первых песен.
Быть ангелом на Земле, это круто
Вот уже целую неделю я бомжую в курортном парке Кисловодска и мне это осточертело. Правда, определённую пользу это мне всё же принесло. Во-первых, я уже достаточно неплохо освоился на Земле и во мне можно было заподозрить кого угодно, но только не чужака и, тем более, ангела, то есть того же инопланетянина. При этом я был странным бомжом - всегда чистым, расчёсанным и гладко выбритым. 00
Над территорией, в свете прожекторов было видно, как изо рта у них вылетают облачка пара.
У ворот были установлены заграждения; когда мы затормозили, из будки вышел караульный с Калашниковым наперевес, наклонился к машине. Полковник что-то произнес по-курдски, показал на меня, караульный смерил меня взглядом, затем махнул рукой, мол, проезжайте.
Висимо-Шайтанский и Висимо-Уткинский заводы — еще два больших предприятия, расположенные на огромных озерах посреди гор. Именно здесь, на берегах Чусовой, заканчиваются демидовские владения. На реке стоит порт, где ежегодно строят по 40 барок, каждая водоизмещением 180 тонн; на них продукцию заводов вывозят во все части света. Большую часть отправляют в Санкт-Петербург за 3200 км отсюда.
Симона Вейль (1909-1943) была парижанкой, дочерью состоятельных родителей, французской еврейкой, философом, преподавателем, внепартийной участницей политической и профсоюзной борьбы 1930-х годов, искавшей свой путь между марксизмом и анархо-синдикализмом, агностиком, мистиком, христианкой вне церкви. Легенда гласит, что она умерла оттого, что стала потреблять столько пищи, сколько узники концлагерей, и при этом очень много работала. Факты свидетельствуют, что в 1930-е годы она пошла рабочей на завод, чтобы прочувствовать механику и воздействие неквалифицированного труда, и не раз отправлялась на сбор винограда вместе с обычными крестьянами, чтобы понять также и сущность труда сельского.
Обычно мы пьем бордоское вино, хотя я предпочитаю местный напиток из прожаренного зерна под названием “квас”, который есть в каждой избе. Он лучше пива — не горький и легкий. Обилие льда для охлаждения напитков делает их особенно приятными в жару. Самый бедный здешний крестьянин питается лучше многих парижских буржуа. Аким продолжает верно служить мне: он главный распорядитель нашего дома и командует двумя посыльными, одним конюхом и парой кучеров, а также пятью-шестью временными работниками — мойщиками полов, дворниками, прачками и т. д. Он держит себя с ними очень важно.
В “Путешествии на край ночи” Селин изображал начало своей медицинской карьеры в более кротких выражениях: “Больных хватало, но лишь немногие могли и хотели платить. Медицина — дело неблагодарное. Если добился уважения у богатых, ты похож на холуя; если у бедняков — смахиваешь на вора. Гонорар! Тоже мне словечко! У пациентов не хватает на жратву и кино, а тут я вытягиваю их гроши на гонорар! Да еще когда они чуть ли не загибаются. Неудобно. Вот и отпускаешь их так. Тебя считают добрым, а ты идешь ко дну”. “Гонорар!.. Пусть мои коллеги продолжают прибегать к такому красивому слову. Им-то не противно! Они находят его вполне естественным и само собой разумеющимся. Мне же было стыдно употреблять его, а как без него обойдешься? Знаю, объяснить можно все. Тем не менее тот, кто принимает сто су от бедняка или негодяя, сам изрядная дрянь. Именно с тех пор для меня стало несомненно, что я такая же дрянь, как любой другой”.
У крепостных стен Антиба он быстро превращается в дикаря, выходит из дома полуголым, катается на велосипеде, упивается красками и ароматами провансальского рынка, купается среди скал, коллекционирует насекомых, в изобилии водящихся в лесах Капа, где царят безлюдье, тишина и покой, приобщается к южной кухне с ее буйабесом и чесночными салатами, и каждый вечер боязливо вопрошает Банин, будет ли завтра солнечная погода.
Антуан Годмар. Театр и кино давно стали неотъемлемой частью вашей жизни. Ваша мать, Луиза Кольпейн, была актрисой.
Патрик Модиано. Моя мать приехала работать в Париж во время войны. Она родом из Бельгии, из Антверпена. К тому времени уже сыграла в нескольких фламандских комедиях. В Париже играла в театре, снималась в кино, в частности, в небольшой роли в фильме “Июльские свидания” Жака Бекера. А также в фильме “Посторонние” Годара, одна из сцен которого запечатлена прямо из окна моей комнаты. Речь идет об эпизоде на набережной Конти. Анна Карина3, Клод Брассер и Сами Фрей бегают по набережным Сены, а Рауль Кутар, оператор, снимает их из моего окна. Это было в конце 1963-го или в начале 1964 года, мне было 18 лет. Фильмы “новой волны” были первыми, которые я увидел в отроческие годы. И вдруг Жан-Люк Годар оказался в моей комнате, вымысел стал действительностью.
Одно из примечательных качеств индийцев: они как будто не знают отдыха. Несмотря на поздний час, мы оказались в центре оживленной толпы.
Машину ярко освещали неоновые огни фасадов. Мы не догадались прикрыть статую. Если бы нам, не дай Бог, пришлось остановиться, любой прохожий, заглянувший внутрь, легко бы ее заметил. К счастью, деревню мы проехали благополучно. При свете последнего фонаря я увидела на лбу у Эрика капли пота, хотя ночь была довольно прохладной.
Постель была сильно смята, скомкана. Привычными движениями я заправил ее, подоткнув простыню, как меня учили в армии.
Приятно выполнять простые, доведенные до автоматизма действия. Раз, два, три — готово! Переходим к следующему.
(Запачканную наволочку я мог бы выбросить в стирку. Никому бы и в голову не пришло искать ее там — в смерти восьмидесятичетырехлетней монахини не было ничего “подозрительного”. Но все же, из осторожности, я тщательно сложил ее и сунул в рюкзак, чтобы избавиться от нее после работы.)
Яростным полушепотом они открыли мне свою величай- « шуютайну, не известную больше никому: даже моей матери и Ц
моей тете — жене Дэниса. Никому из ныне живущих членов семьи, потому что те, кто знал об этом, уже умер и унес эту тайну с собой в могилу, стыдясь ее.
Альберт Янечек родился в 1925 году в Хохволькерсдорфе, округ Винер-Ной- штадт, Нижняя Австрия. С 1933 года жил в окружном центре Винер-Ной- штадт. Опубликовав в юности сборник стихотворений "Неисчерпаемая мера" (1947), надолго замолчал, лишь изредка публиковал стихи в периодике. Долгие годы работал в школе, был книжным обозревателем в журналах и на Австрийском радио, вице-президентом австрийского ПЕН-клуба. В 70-е годы он — один из основателей литературного движения "Подиум" и одноименного журнала, где стали печататься авторы из Нижней Австрии.
Девочка. Отец надеется, что все еще наладится. Вот мусор разрешили вывезти, Адам Черников упросил немцев. Мацу печь разрешили... Радио говорит (отец сам слышал), что русские нас обязательно освободят...
Старик. Утопия... А детский шахматный турнир — неужели правда?
Олимпиады в Хельсинки из-за войн пришлось ждать целых двенадцать лет, и Гурко до того времени не дожил — умер в Париже за семь лет до 1952 года, когда она наконец состоялась. На предыдущих Олимпийских играх 1936 года в Берлине финские спортсмены завоевали 8 золотых медалей. Следующую Олимпиаду планировалось провести в 1940-м — в Финляндии...
Это “любил” прозвучало как прощание с праздником. Чтобы отвлечь внимание Юнь, Люка перевел разговор на тему Олимпийских игр в Пекине, потом неуклюже связал это с цензурой в интернете и правами человека. Юнь оставалась любезной, но отстраненной и отвечала уклончиво. Покончив с вином, он опять стал нападать на нее по поводу Тибета.