Свой маленький черный “опель-корсу” он оставил на Стоянке в двух шагах от входи. Было темно, холод­но и сыро, п Бернт Бирман уже открыл рот, чтобы предло­жить ей подождать в вале прибытия, пока он сходит за маши­ной, как она воскликнула:

За нас, — сказала Пернилла Дальгрен.— Да это же настоящая глухомань! — Обвив руками шею Бернта Бирмана, она влепила ему поцелуй прямо в губы, и этот поцелуй развеял его беспокойство и вселил в него уве­ренность, что все идет путем, Им не потребовалось и получа­са, чтобы доехать до Тверданда; по пути он рассказывал ей о местах, которыми они ехали, и кое-что показывал из окна. Наконец они свернули к скромному дому № 6, в свое время построенному на улице Шюрвейен в рамках государственной жилищной программы, и припарковались у входа.

Возясь с замком, Бернт Бирман пытался вспомнить, сколько уже вре­мени у него на Шюрвейен не бывало дам. Он не успел убрать­ся до отъезда в Стокгольм и знал, что грязи по углам немерен- но. Пернилла Дальгрен, однако, не выказала ни малейшей озабоченности ни из-за разбросанной одежды, ни из-за пыли на полу. Ей не терпелось все осмотреть. Она с интересом слу­шала рассказ Бернта Бирмана об истории дома и его поясне­ния, что и как тут делается. Затопив печку, он откупорил бу­тылку вина, и они уселись на диван.

• За нас, — повторил Бернт Бирман, пригубив вино, Ощу­тив на языке вкус полусладкого вина “Ж. П. Шене”, которое он сам часто называл вином с кривым горлышком, хотя поку­пал его в картонной упаковке, у которой, конечно, никакого горлышка не было, тем более кривого, а только изображение бутылки с кривым горлышком на боку, он почувствовал, как по всему его телу распространяется бесконечное облегчение.
• Значит, ты уверена, что хочешь остаться жить здесь? — спросил он.
• Да, конечно, — отвечала она.
• Да нет, я просто подумал, что мы могли бы и в город пе­реехать, там больше всякого происходит, а здесь не очень много чего.

Но именно отсутствие деловой активности и привлекало Перниллу Дальгрен. А когда Бернт Бирман сказал, что он, ра­зумеется, готов что-то сменить из обстановки, лишь бы она чувствовала себя как дома, это ее не вдохновило. В намере­ния Перниллы Дальгрен не входило лишить жилище на ули­це Шюрвейен, 6 холостяцкого ореола, скорее наоборот. Она настоятельно просила по возможности обойтись минималь­ными изменениями. Единственное, что ей было необходимо, это рабочее место. Сначала он показал ей свободную спальню

на втором этаже, но она нашла ее слишком тесной. Потом они осмотрели цокольный этаж, но он представлял собой од­но большое помещение без пере горю док и с лестницей посе­редине. так что Пернилла Дальгрен не чувствовала бы себя в , достаточной мере хозяйкой на своем рабочем месте, а это было ей необходимо. В конце концов она предложила сходить посмотреть гараж. Бернту Бирману это предложение показа­лось странным. Он не занимался гаражом с самого своего пе­реезда в этот дом, лишь стаскивал туда ненужное барахло, которое лень было выбросить, и состояние этого строения оставляло желать лучшего. Но как только они открыли ворю­га гаража, Пернилла воскликнула:

• Вот где я хочу работать!
• Здесь? — спрюсил Бернт Бирман, окинув взглядом ржавую рухлядь, которюй был заставлен гараж.
• Здесь! — ответила она. — Тепловентилятор и настольная лампа, вот все, что мне надо.

Каждое утро Бернт Бирман садился в свой “опель-корсу”, подъ­езжал к зданию областной администрации и поднимался к се­бе в кабинет на третьем этаже. Там он занимался организаци­ей выступлений писателей, кинематографистов и других приезжавших в горюд деятелей искусств перед школьниками.

По завершении работы он ехал домой в Тверланд по петляв­шей между гор дороге. Поначалу его несколько беспокоило, ка­ково ему будет возвращаться домой к этой даме, которая до­вольно внезапно стала его женой. Церемония состоялась в ратуше через неделю после их приезда и была недолгой, свиде­телями Бернт Бирман пригласил одного своего близкого друга и еще одного коллегу. После праздничной трапезы в ресторане ’’Смак" на улице Дрюннингенстате они проследовали пару кварталов до Гранд-отеля, где их разместили в апартаментах для молодоженов, хотя заказывали они обычный номер.

Когда он парковался возле дома 6 по улице Шюрвейен. ему часто не сразу удавалось настрюиться на то, что в доме вместе с ним живет еще один человек. Не раз его охватывало желание распахнуть ворота гаража и посмотреть, чем же это она там занимается. Он мед ленно проходил мимо ворют гаража, отпирал входную дверь и относил продукты на кухню. Некоторое время они ужинали молча, а потом Бернт Бирман рассказывал о чем-нибудь, что случилось в этот день, или Пернилла Дальгрен задавала ему какой-нибудь вопрос практичеткого характера или по поводу соседей. Если в этот вечер в городе проходило культурное мероприятие, Бернту Бирману часто приходилось отправляться назад в город, чтобы посетить какую-нибудь выставку или концерт. Например, когда в город приезжал норвежский джазовый пианист, из­вестный во всем мире записями в лучших студиях, культурная элита и прочие представители среднего класса считали себя обязанными появиться на его выступлении, даже если их не особенно интересовали ни джаз, ни фортепиано, ни записи современной музыки. Одной из важнейших задач интеллек­туалов в Северной Норвегии является интересоваться культу­рой и посещать все происходящие в месте их проживания ме­роприятия. То есть служить живым свидетельством того, что в этой части страны интерес к культуре высок и искренен. Поэтому Бернту Бирману довелось побывать на молодежной постановке “Пер Гюнта”, на выступлении камерного оркест­ра города Будё ”Синфоньетта“, предложившего вниманию публики музыкальный номер ”Пара-тройка усатых господ“ композитора Сверре Иунера, и на церковном концерте, где прозвучали грегорианские песнопения в исполнении трех вокалисток.

Перниллу Дальгрен культура не интересовала ни в малей­шей степени. Скорее наоборот. Она не особо жаловала боль­шинство скандинавских деятелей искусств, что в подробно­стях и изложила Бернту Бирману примерно через полгода после переезда, когда он потчевал ее обедом из первой нерес­товой трески. После Нового года он на протяжении несколь­ких недель не раз наведывался в рыбную лавку Буфиск-Нико- лайсена на Ратушной улице, дабы осведомиться, не пошла ли еще треска. Но в этом году нерест начался поздно, и Бернт возвращался домой с пустыми руками до того самого дня, ко­гда вдруг увидел, что рыбный фургончик на рынке реклами­рует первую в этом году треску. Бернт с удовлетворением, не скупясь, накупил рыбы и всего прочего. Оттуда он проехал к магазину винной монополии, где обслуживающий персонал помог ему подобрать хорошее “Бароло”, которое, по их сло­вам, великолепно оттеняет вкус жирной трески. Это традици­онное блюдо готовят из идущей на нерест трески, которую томят в чугунке вместе с икрой. В другой кастрюльке он отва­рил отличного качества картошку и морковку, а еще в одной кастрюльке у него булькала на слабом огне тресковая печень с красным луком и розовым перцем. Тарелки он согрел в ду­ховке, и, когда все было готово, через потрескивающий мик­рофон видеоняни, которую они установили для связи между гаражом и кухней, позвал Перниллу Дальгрен к столу.

В кухонное окно он видел, как она вышла из гаража. Мож­но было подумать, что она несколько часов просидела без движения, таким негнущимся и закостенелым казалось ее тело. Небось, сидела скрючившись, погрузившись в размышле­ния, подумал Бернт Бирман. Когда она появилась на кухне, он даже не успел объяснить ей, что им предстоит сейчас вку­сить первый в этом году обед из трески, настоящее событие в быту любой семьи на северонорвежском побережье, как Пернилла Дальгрен заявила, что она подготовила устное выступ­ление и ей бы хотелось, чтобы Бернт выслушал его, если он не против. Он так и застыл с горячими тарелками в руках. Ра­зумеется, он не был против. Он поставил еду на стол, предло­жил Пернилле сесть и разлил вино по бокалам.

• Мне, наверное, лучше постоять, так я чувствую себя сво­боднее в движениях, — сказала она. Сам он сел и не смог удер­жаться, скорее сунул в рот первый кусочек. Идеальная конси­стенция. Треска расслаивалась во рту на блестящие прозрачные дольки, так и таявшие на языке.
• Может, поешь сначала? Нерестовую треску нужно есть горячей, — сказал Бернт Бирман и отпил вина. Знатоком вин он не был, но “Бароло” великолепно дополняло вкус треско­вой печени. Пернилла Дальгрен, начавшая излагать свои со­ображения, мыслями была уже далеко:
• Особенно у нас, в Скандинавии, человек, который хочет сегодня заниматься искусством, должен иметь смелость зайти в самую тёмную, самую пустую комнату и самого себя поставить к стенке, собраться с духом и головой биться об эту стену, снова и снова, с каждым разом всё сильнее, пока не станет так больно, как ты и представить себе не мог, что так бывает, когда только и ждешь, что вот-вот треснет или стена, или черепушка, и не знаешь, то ли пробьешься в следующую комнату, то ли погу­бишь себя, пытаясь туда пробиться, но в любом случае нельзя останавливаться, надо бить сильнее и сильнее, и будет страшно, конечно же, будет страшно, это же ужасно, это невыноси-  

мо, это просто-напросто невозможно, но в конце концов стена не выдержит, наступит день, и не выдержит, и оттуда хлынет, и окатит тебя, или хлынет из тебя, этого тебе не дано узнать, но ты не должен сдерживать этот поток, вот именно в этот момент ты должен позволить обдать себя и окатить, и слиться воедино  с искусством, и вот именно тогда, когда ты осознаешь, что ты не погубил себя в этой попытке или, может быть, особенно ес­ли ты все же погубил себя, но ты все там же, так сказать, заново рожденный, и перед тобой новая комната, и ты понятия не имеешь, что в ней находится, и ты теперь можешь вступить в нее, вооруженный совершенно иными качествами, и в коти- тивном и в физическом отношении, и ты должен туда войти и там присутствовать, потому что это мгновение не будет длить­ся, тебе дается всего какая-то секунда, и все закончится, и если ты еще там, то ты должен дииглч ьен дальни* и следуйи кум» чем Пую коммачу, еще боле темную, чем предыдущая, она еще теснее, и СТеНЫ и ней еще толще, чы if сознаешь, по чы исеглки ж ем своим существом |)ноны н чудя и ап;и*шь что поступаешь абсолютно правильно, проговорила она,

Верит Ьпрмлп подобра л остатки 'Грее koboi о деликатеса со дна тарелки, Пернилла Дальгрен к еде гак и не притронулась, Рыба остыла. Печенка выглядела неприглядно. Нужно было ЧТО-ТО делать. Но он не шевелился.

А она продолжала:

При асом у большинства, современных норвежских ху­дожников жизнь складывается совершенно не так, Вместо то­го чтобы стремиться войти в самую темную, самую пустую ком­нату и биться головой о стену, да больше того, о самую последнюю из стен, они знай себе сидят, развалившись, на эр­гономических креслах в своих мастерских, предоставленных им па государственные средства, и грызут ногти. Обрываю г маленькие клочочки кожи и обкусывают чешуйки ноггя, пыта­ясь убедить себя, что они мысля г и творят, но они не мыслят, они не творят: они высчитывают, как долго им удастся про­жить па свои гранты, или придумывают, как бы им описать на искусствоведческом новоязе какие-нибудь квазифилософские, полу)и лиI полные, псевдо-социсжри гические аспекты того ис­кусства, которое, как им кажется, они создают, в этих мастер­ских реальной работой мысли и не пахнет, это сплошь подсче- ты и попытки запять место получше в рыночной экономике, и тяти отрастут, эго все быстро заживающие царапины, а все, кто на самом деле занимаются искусством, знают, что настоя щее искусство можно создать, только не боясь причинить себе настоящую боль, нанести незаживающие раны, иначе ничего не выйдет, Бот поэтому так важно вырваться ИЗ искусства, что бы занимать* я ИСКУССТВОМ* В и< KVCCTHe НОТ мегчл искусству, и чем более пег ему места в культуре, Для искусства место есть только вовне, ил самой далекой окраине с амой отдаленной глу­хомани, и эго единственное место, в котором может процве* тать искусство, * закончила Пернилла Дальгрен, Верит Вир май не знал, что и сказать, и процедил первые дна слова, пришедшие ему в голову:

Паразигы привилегированные.

На это Пернилла Дальгрен ТОЛЬКО улыбнулась, ЧТО Верит Бирман истолковал как знак, что ее устное выступление еле дуеч счиглчьис приглашением К ДИСКУССИИ, НО самодостаточным высказыванием»

Она седа, пригубила вина и приговилась уже взять себе умев и рыбы,  тут Верит Бирмап вскочил с места, пыхтел и нес в руках тарелку и ПОЛОЖИЛ в нее из кастрюльки ры­бы. которая была уже по столь идеальной консистенции, но ПО меньшей мере не остыла.

Они открыли общий счет в региональном банке Пурлаида, и каждый месяц она переводила на этот счет такую же сумму, что и он. но говорить, откуда берутся эти деньги, она не хоте­ла. Как же она финансирует свою работу? Иногда она усажа­ла. Вечером в пятницу она могла сообщить, что на следующей неделе ее не будет, а утром в понедельник оказывалось, что ее не надо везти ни в аэропорт, ни на вокзал. Он уезжал на рабо­ту, и она махала ему на прощанье из кухонного окошка, а ко­гда вечером возвращался, и в доме, п в гараже было темно. В особенности в такие периоды одиночества Бернту Бирману приходилось крепко цеплять себя за шкирку, чтобы не надеть пару поношенных рабочих ботинок да не выйти во двор, распахнуть ворота гаража и посмотреть, чем же она там занима­ется. Но он ни разу не поддался такому порыву.“Изумительно, — сказала Пернилла Дальгрен, попробо­ван рыбу. К пкро н картошке она. однако, по притронулась.

Как-то вечером за просмотром новостей он пошатался вы­ведать у нее, что она делает в гараже, но она напоминала ему об их договоренности: не лезть в ее дела. Он подумывал было настоять на своем, но тут его взгляд упал на разошедшуюся на ее груди блузку. Не отрывая от нее жадного взора, он отста­вил чашку с кофе, вернулся к Пернилле на диван и принялся целовать ее в губы, подбородок и шейку, потом в нежную ко­жу век и утек. Пернилла Дальгрен легким толчком опрокину­ла его на спину и оседлала.

Никогда раньше никто так искренне не интересовался жизнью Бернта Бирмана, как лежащая сейчас на нем Пернил­ла Дальгрен.Потом они лежали на диване в обнимку, он снизу на спине, она сверху, опершись головой о ладошку, н разговаривали,

Он даже подумал, не слишком ли много внимания ему уде­ляется, не слишком ли много места ему отведено в их браке, но она отмела эти предположения. Он был ей интересен, она жаждала узнать о нем все, обо всех самых потаенных его мыс­лях, которыми он больше им с кем не собирался дели ться, ко­торыми он, возможно, вообще нп с кем никогда раньше не де­лился, всё это она хотела знать, хотела, чтобы он все это ей рассказал, подробно, начиная с самых ранних его детских воспоминаний о родном городке в Германии, например, как он сидел за рулем отцовского грузовика по пути домой из детского сада и переехал дворняжку, в эту историю она сначала

никак не хотела верить, но постепенно, по мере того как он описывал подробности, картина происшедшего все отчетли­вее представала перед ее мысленным взором.