Свой маленький черный “опель-корсу” он оставил на Стоянке в двух шагах от входи. Было темно, холодно и сыро, п Бернт Бирман уже открыл рот, чтобы предложить ей подождать в вале прибытия, пока он сходит за машиной, как она воскликнула:
За нас, — сказала Пернилла Дальгрен.— Да это же настоящая глухомань! — Обвив руками шею Бернта Бирмана, она влепила ему поцелуй прямо в губы, и этот поцелуй развеял его беспокойство и вселил в него уверенность, что все идет путем, Им не потребовалось и получаса, чтобы доехать до Тверданда; по пути он рассказывал ей о местах, которыми они ехали, и кое-что показывал из окна. Наконец они свернули к скромному дому № 6, в свое время построенному на улице Шюрвейен в рамках государственной жилищной программы, и припарковались у входа.
Возясь с замком, Бернт Бирман пытался вспомнить, сколько уже времени у него на Шюрвейен не бывало дам. Он не успел убраться до отъезда в Стокгольм и знал, что грязи по углам немерен- но. Пернилла Дальгрен, однако, не выказала ни малейшей озабоченности ни из-за разбросанной одежды, ни из-за пыли на полу. Ей не терпелось все осмотреть. Она с интересом слушала рассказ Бернта Бирмана об истории дома и его пояснения, что и как тут делается. Затопив печку, он откупорил бутылку вина, и они уселись на диван.
Но именно отсутствие деловой активности и привлекало Перниллу Дальгрен. А когда Бернт Бирман сказал, что он, разумеется, готов что-то сменить из обстановки, лишь бы она чувствовала себя как дома, это ее не вдохновило. В намерения Перниллы Дальгрен не входило лишить жилище на улице Шюрвейен, 6 холостяцкого ореола, скорее наоборот. Она настоятельно просила по возможности обойтись минимальными изменениями. Единственное, что ей было необходимо, это рабочее место. Сначала он показал ей свободную спальню
на втором этаже, но она нашла ее слишком тесной. Потом они осмотрели цокольный этаж, но он представлял собой одно большое помещение без пере горю док и с лестницей посередине. так что Пернилла Дальгрен не чувствовала бы себя в , достаточной мере хозяйкой на своем рабочем месте, а это было ей необходимо. В конце концов она предложила сходить посмотреть гараж. Бернту Бирману это предложение показалось странным. Он не занимался гаражом с самого своего переезда в этот дом, лишь стаскивал туда ненужное барахло, которое лень было выбросить, и состояние этого строения оставляло желать лучшего. Но как только они открыли ворюга гаража, Пернилла воскликнула:
Каждое утро Бернт Бирман садился в свой “опель-корсу”, подъезжал к зданию областной администрации и поднимался к себе в кабинет на третьем этаже. Там он занимался организацией выступлений писателей, кинематографистов и других приезжавших в горюд деятелей искусств перед школьниками.
По завершении работы он ехал домой в Тверланд по петлявшей между гор дороге. Поначалу его несколько беспокоило, каково ему будет возвращаться домой к этой даме, которая довольно внезапно стала его женой. Церемония состоялась в ратуше через неделю после их приезда и была недолгой, свидетелями Бернт Бирман пригласил одного своего близкого друга и еще одного коллегу. После праздничной трапезы в ресторане ’’Смак" на улице Дрюннингенстате они проследовали пару кварталов до Гранд-отеля, где их разместили в апартаментах для молодоженов, хотя заказывали они обычный номер.
Когда он парковался возле дома 6 по улице Шюрвейен. ему часто не сразу удавалось настрюиться на то, что в доме вместе с ним живет еще один человек. Не раз его охватывало желание распахнуть ворота гаража и посмотреть, чем же это она там занимается. Он мед ленно проходил мимо ворют гаража, отпирал входную дверь и относил продукты на кухню. Некоторое время они ужинали молча, а потом Бернт Бирман рассказывал о чем-нибудь, что случилось в этот день, или Пернилла Дальгрен задавала ему какой-нибудь вопрос практичеткого характера или по поводу соседей. Если в этот вечер в городе проходило культурное мероприятие, Бернту Бирману часто приходилось отправляться назад в город, чтобы посетить какую-нибудь выставку или концерт. Например, когда в город приезжал норвежский джазовый пианист, известный во всем мире записями в лучших студиях, культурная элита и прочие представители среднего класса считали себя обязанными появиться на его выступлении, даже если их не особенно интересовали ни джаз, ни фортепиано, ни записи современной музыки. Одной из важнейших задач интеллектуалов в Северной Норвегии является интересоваться культурой и посещать все происходящие в месте их проживания мероприятия. То есть служить живым свидетельством того, что в этой части страны интерес к культуре высок и искренен. Поэтому Бернту Бирману довелось побывать на молодежной постановке “Пер Гюнта”, на выступлении камерного оркестра города Будё ”Синфоньетта“, предложившего вниманию публики музыкальный номер ”Пара-тройка усатых господ“ композитора Сверре Иунера, и на церковном концерте, где прозвучали грегорианские песнопения в исполнении трех вокалисток.
Перниллу Дальгрен культура не интересовала ни в малейшей степени. Скорее наоборот. Она не особо жаловала большинство скандинавских деятелей искусств, что в подробностях и изложила Бернту Бирману примерно через полгода после переезда, когда он потчевал ее обедом из первой нерестовой трески. После Нового года он на протяжении нескольких недель не раз наведывался в рыбную лавку Буфиск-Нико- лайсена на Ратушной улице, дабы осведомиться, не пошла ли еще треска. Но в этом году нерест начался поздно, и Бернт возвращался домой с пустыми руками до того самого дня, когда вдруг увидел, что рыбный фургончик на рынке рекламирует первую в этом году треску. Бернт с удовлетворением, не скупясь, накупил рыбы и всего прочего. Оттуда он проехал к магазину винной монополии, где обслуживающий персонал помог ему подобрать хорошее “Бароло”, которое, по их словам, великолепно оттеняет вкус жирной трески. Это традиционное блюдо готовят из идущей на нерест трески, которую томят в чугунке вместе с икрой. В другой кастрюльке он отварил отличного качества картошку и морковку, а еще в одной кастрюльке у него булькала на слабом огне тресковая печень с красным луком и розовым перцем. Тарелки он согрел в духовке, и, когда все было готово, через потрескивающий микрофон видеоняни, которую они установили для связи между гаражом и кухней, позвал Перниллу Дальгрен к столу.
В кухонное окно он видел, как она вышла из гаража. Можно было подумать, что она несколько часов просидела без движения, таким негнущимся и закостенелым казалось ее тело. Небось, сидела скрючившись, погрузившись в размышления, подумал Бернт Бирман. Когда она появилась на кухне, он даже не успел объяснить ей, что им предстоит сейчас вкусить первый в этом году обед из трески, настоящее событие в быту любой семьи на северонорвежском побережье, как Пернилла Дальгрен заявила, что она подготовила устное выступление и ей бы хотелось, чтобы Бернт выслушал его, если он не против. Он так и застыл с горячими тарелками в руках. Разумеется, он не был против. Он поставил еду на стол, предложил Пернилле сесть и разлил вино по бокалам.
мо, это просто-напросто невозможно, но в конце концов стена не выдержит, наступит день, и не выдержит, и оттуда хлынет, и окатит тебя, или хлынет из тебя, этого тебе не дано узнать, но ты не должен сдерживать этот поток, вот именно в этот момент ты должен позволить обдать себя и окатить, и слиться воедино с искусством, и вот именно тогда, когда ты осознаешь, что ты не погубил себя в этой попытке или, может быть, особенно если ты все же погубил себя, но ты все там же, так сказать, заново рожденный, и перед тобой новая комната, и ты понятия не имеешь, что в ней находится, и ты теперь можешь вступить в нее, вооруженный совершенно иными качествами, и в коти- тивном и в физическом отношении, и ты должен туда войти и там присутствовать, потому что это мгновение не будет длиться, тебе дается всего какая-то секунда, и все закончится, и если ты еще там, то ты должен дииглч ьен дальни* и следуйи кум» чем Пую коммачу, еще боле темную, чем предыдущая, она еще теснее, и СТеНЫ и ней еще толще, чы if сознаешь, по чы исеглки ж ем своим существом |)ноны н чудя и ап;и*шь что поступаешь абсолютно правильно, проговорила она,
Верит Ьпрмлп подобра л остатки 'Грее koboi о деликатеса со дна тарелки, Пернилла Дальгрен к еде гак и не притронулась, Рыба остыла. Печенка выглядела неприглядно. Нужно было ЧТО-ТО делать. Но он не шевелился.
А она продолжала:
При асом у большинства, современных норвежских художников жизнь складывается совершенно не так, Вместо того чтобы стремиться войти в самую темную, самую пустую комнату и биться головой о стену, да больше того, о самую последнюю из стен, они знай себе сидят, развалившись, на эргономических креслах в своих мастерских, предоставленных им па государственные средства, и грызут ногти. Обрываю г маленькие клочочки кожи и обкусывают чешуйки ноггя, пытаясь убедить себя, что они мысля г и творят, но они не мыслят, они не творят: они высчитывают, как долго им удастся прожить па свои гранты, или придумывают, как бы им описать на искусствоведческом новоязе какие-нибудь квазифилософские, полу)и лиI полные, псевдо-социсжри гические аспекты того искусства, которое, как им кажется, они создают, в этих мастерских реальной работой мысли и не пахнет, это сплошь подсче- ты и попытки запять место получше в рыночной экономике, и тяти отрастут, эго все быстро заживающие царапины, а все, кто на самом деле занимаются искусством, знают, что настоя щее искусство можно создать, только не боясь причинить себе настоящую боль, нанести незаживающие раны, иначе ничего не выйдет, Бот поэтому так важно вырваться ИЗ искусства, что бы занимать* я ИСКУССТВОМ* В и< KVCCTHe НОТ мегчл искусству, и чем более пег ему места в культуре, Для искусства место есть только вовне, ил самой далекой окраине с амой отдаленной глухомани, и эго единственное место, в котором может процве* тать искусство, * закончила Пернилла Дальгрен, Верит Вир май не знал, что и сказать, и процедил первые дна слова, пришедшие ему в голову:
Паразигы привилегированные.
На это Пернилла Дальгрен ТОЛЬКО улыбнулась, ЧТО Верит Бирман истолковал как знак, что ее устное выступление еле дуеч счиглчьис приглашением К ДИСКУССИИ, НО самодостаточным высказыванием»
Она седа, пригубила вина и приговилась уже взять себе умев и рыбы, тут Верит Бирмап вскочил с места, пыхтел и нес в руках тарелку и ПОЛОЖИЛ в нее из кастрюльки рыбы. которая была уже по столь идеальной консистенции, но ПО меньшей мере не остыла.
Они открыли общий счет в региональном банке Пурлаида, и каждый месяц она переводила на этот счет такую же сумму, что и он. но говорить, откуда берутся эти деньги, она не хотела. Как же она финансирует свою работу? Иногда она усажала. Вечером в пятницу она могла сообщить, что на следующей неделе ее не будет, а утром в понедельник оказывалось, что ее не надо везти ни в аэропорт, ни на вокзал. Он уезжал на работу, и она махала ему на прощанье из кухонного окошка, а когда вечером возвращался, и в доме, п в гараже было темно. В особенности в такие периоды одиночества Бернту Бирману приходилось крепко цеплять себя за шкирку, чтобы не надеть пару поношенных рабочих ботинок да не выйти во двор, распахнуть ворота гаража и посмотреть, чем же она там занимается. Но он ни разу не поддался такому порыву.“Изумительно, — сказала Пернилла Дальгрен, попробован рыбу. К пкро н картошке она. однако, по притронулась.
Как-то вечером за просмотром новостей он пошатался выведать у нее, что она делает в гараже, но она напоминала ему об их договоренности: не лезть в ее дела. Он подумывал было настоять на своем, но тут его взгляд упал на разошедшуюся на ее груди блузку. Не отрывая от нее жадного взора, он отставил чашку с кофе, вернулся к Пернилле на диван и принялся целовать ее в губы, подбородок и шейку, потом в нежную кожу век и утек. Пернилла Дальгрен легким толчком опрокинула его на спину и оседлала.
Никогда раньше никто так искренне не интересовался жизнью Бернта Бирмана, как лежащая сейчас на нем Пернилла Дальгрен.Потом они лежали на диване в обнимку, он снизу на спине, она сверху, опершись головой о ладошку, н разговаривали,
Он даже подумал, не слишком ли много внимания ему уделяется, не слишком ли много места ему отведено в их браке, но она отмела эти предположения. Он был ей интересен, она жаждала узнать о нем все, обо всех самых потаенных его мыслях, которыми он больше им с кем не собирался дели ться, которыми он, возможно, вообще нп с кем никогда раньше не делился, всё это она хотела знать, хотела, чтобы он все это ей рассказал, подробно, начиная с самых ранних его детских воспоминаний о родном городке в Германии, например, как он сидел за рулем отцовского грузовика по пути домой из детского сада и переехал дворняжку, в эту историю она сначала
никак не хотела верить, но постепенно, по мере того как он описывал подробности, картина происшедшего все отчетливее представала перед ее мысленным взором.