А.А. Пафнутьев так и не пришёл. Болеет. Звонил несколько раз, извинялся. Мысли у Анатолия Ивановича самые грустные.
Николай Алексеевич Бондаренко вычитал некоторые завёрстанные для «Вертикали» материалы. Всё это вместе разобрали. Оказывается, он работал профессиональным корректором. Попробуем с ним посотруд- ничать. Хотя опыт (предыдущий, не с ним) подобного сотрудничества у меня не радостный.
С Сергеем Скатовым пошумели друг на друга. Мне хотелось, чтобы он помог в оформлении документов на губернаторский грант. Не всё только болтать о проблемах русского мира, надо хоть что-то для этого мира и делать.
После на сердце было тяжело, но Сергей как-то между нами всё уладил, умиротворил, а потом по телефону прочитал большую (и совершенно правильную) лекцию о сдержанности. И тут он полностью прав. Беда лишь в том, что срываюсь я моментально (раздражение захлёстывает), не успевая подумать о рациональности поведения.
Вечером отправил письма Вячеславу Огрызко в «Литературную Россию» (второе интервью с В.Г. Калининым) и Сергею Прохорову (моё предисловие к книге Д. Фаминского «Кладоискатели» для Нижнеингашского альманаха «Истоки»). Мне начинает казаться, что с книгой Дмитрия я связался зря. Но теперь горевать поздно.
Звонок Липы Грузмана из Иерусалима. Готовит пятый том своих «Еврейских тетрадей». Он был на приёме у губернатора В.П. Шанцева, добился, чтобы было распоряжение на издание одного из томов за счёт областного бюджета. От меня просит поддержки. Пообещал.
Вот как надо выбивать деньги у этой власти — напористо, последовательно, отслеживая прохождение бумаги из одного кабинета в другой.
С.В. Скатов, кажется, договорился с бухгалтером, которая сможет вести дела журнала и Союза писателей. Она этим же занималась в Фонде имени митрополита Николая (Кутепова). Это обнадёживает.
Всё выяснилось с отправкой посылок в Белгород. Как я и предполагал исходя из личного опыта (говорил об этом, только меня никто не хотел слушать), их получил ещё полтора месяца назад шофёр фирмы, и они валялись в офисе до сего времени. Ранее, когда началась «эпопея» с их поиском, всем оказалось легче сказать, что ничего не получали, чем открыть эти две почтовые коробки (ведь не иголки в стоге сена). Как это всё похоже на наших людей — космический пофигизм по отношению ко всему, что не касается лично их.
Сергей Скатов дозвонился до редакции «Литературной России». Его статью печатать не будут. И тут худшие мои подозрения оправдались.
Рагим Казиханов пирует у себя в Дербенте с каким-то своим приятелем. Звонил мне. И всё-таки они обижены, что лезгинов задержали в Москве за стрельбу из машины во время свадьбы. Эти национальные противоречия всё больше укореняются в народе. Всё больше раздаётся крик: «Наших обижают!»
Отец Владимир Чугунов впервые поведал сам — хочет уехать из Ни- коло-Погоста в Москву (в Сергиев Посад, поближе к Лавре) или в Нижний Новгород. Не знаю, насколько это реально, но я посоветовал Нижний. Москва ему ничего не даст, там надо жить суетно, в беготне, иначе просто задохнёшься, или тебя затопчут.
Борис Лукин позвонил узнать телефон типографии «Растр», но по напоминанию его Галины (я тоже услышал это в трубке) сказал, чтобы я позвонил Шестинской — Нина Николаевна, мол, каждый раз настаивает, чтобы мне это передали.
И прочее, прочее, прочее... Целый день звонки.
Вечером пошёл к Евгению Юсову в мастерскую. Договорился с Евгением Ивановичем, что он попытается оформить небольшую мою книжку с повестью «Колька». Давно задумал выпустить её отдельным изданием.
На улице потеплело, повалил снег. В мастерскую на площади Лядова пришёл раскрасневшийся, весь в снегу. Евгений Иванович первым делом посадил на стул и начал дорисовывать мой портрет, но пришли Виктор Тырданов, Альберт Данилин, затащили в соседнюю мастерскую выпить по рюмке настойки. А там разговоры, разговоры. Немного поспорили о творчестве Виктора Григорьевича Калинина, но в рамках приличия. Да я и предупредил сразу, чтобы из этих рамок не выходить. Виктор Константинович Тырданов поздно вечером звонил мне домой, досказывал своё мнение, которое не успел изложить во время застолья.
Поздний звонок Бориса Лукина. Голос «никакой». Я ещё в Союзе писателей, но уже собираюсь уходить. Извиняется, что побеспокоил. Спросил, еду ли я в Москву. Ответил ему, что в январе вряд ли соберусь.
Я смог только заорать — КАК!!! Глаза застлали слёзы. Что-то ещё выкрикивал. Говорил, что приеду на похороны и чтобы он держался.
Меня не покидает ощущение невозможности свершившегося. И ещё — как там теперь Борис? Он обещал позвонить завтра, сообщить о похоронах... Просил молиться.
Не записал. Вчера был в городском департаменте культуры. Визит вежливости.
Борис позвонил и сообщил — отпевание в воскресенье в 12-00. Дмитрий Фаминский согласился меня отвезти.
Скорбная поездка. Спасибо Дмитрию Фаминскому, что сразу согласился отвезти на своей машине. Переночевали в Москве у Офитова. Николай Витретил встретил радушно. Вечером с ним ещё и прогулялись вокруг его квартала.
В Архангельском неожиданно сильный мороз. Солнце, безветренно. Снег визжит под ногой. Сельская церковь (которую я помню в полной разрухе), снаружи восстановлена, выглядит празднично. Для Лукиных она почти домовая. От дома нас послали именно в неё. Захожу. Народу в маленьком пространстве немного. Борис сразу подходит ко мне, обнимаемся. Проходим в отштукатуренную, но ещё не восстановленную полностью трапезную. Там на металлических подставках гроб с телом Галины. Руки труженицы (пальцы распухшие в суставах, огрубевшие) сложены. Голова убрана лёгким шарфом.
Постоял возле, сел на лавку у стены. Заходят люди, приносят цветы, плачут. Посторонних нет. Все приехали на отпевание, в большинстве хорошие знакомые Бориса.
Заканчивается служба. Затем отпевание. Гроб несут на руках на сельский погост по дороге, расчищенной трактором. Солнце, мороз, блистающий искорками снег. Заснеженные поля. Вдали лес. Островок кладбища среди полей зарос старыми деревьями. Недалеко от края и похоронили Галину.
Невероятная смерть. Галина отвезла Бориса на электричку, вернулась к своему селу. Остановилась, при съезде с главной дороги на свою сторону, пропустить встречную машину, и тут её сносит фура. Галина была пристёгнута, но ударилась левым виском. Повреждение мозга. Она ещё почти три часа сидела в машине (мёртвая), пока шли все следственные, положенные в таких случаях, действия. Борису в электричку позвонил о случившемся гаишник (появившаяся очень быстро скорая констатировала смерть), сообщил о гибели жены.
Священник был и на кладбище. Кадил. Читал молитвы. Осенял всех крестом. И всё опять же проходило тихо, скорбно. Это общее горе, общая потеря.
Поминали во втором доме, в котором и я не раз ночевал. Большая комната. Окна выходят в поля и на тот самый лесок, о предназначении которого я раньше не догадывался. Теперь знаю — выходят на кладбище. Представляю, сколько теперь слёз будет выплакано глядя на него и детьми, и Борисом. Он-то всё крепился, пытался шутить, а попытался слово сказать, и задохнулся. А как страшно будет через несколько дней в опустевшем доме, который всегда жил своей хозяйкой.
Прощаясь, Борис вновь сказал:
— Приезжай сюда. Я же тебя предупреждал, что дождёшься, и будешь приезжать только на похороны.
