А.А. Пафнутьев так и не пришёл. Болеет. Звонил несколько раз, из­винялся. Мысли у Анатолия Ивановича самые грустные.

Николай Алексеевич Бондаренко вычитал некоторые завёрстанные для «Вертикали» материалы. Всё это вместе разобрали. Оказывается, он работал профессиональным корректором. Попробуем с ним посотруд- ничать. Хотя опыт (предыдущий, не с ним) подобного сотрудничества у меня не радостный.

С Сергеем Скатовым пошумели друг на друга. Мне хотелось, чтобы он помог в оформлении документов на губернаторский грант. Не всё только болтать о проблемах русского мира, надо хоть что-то для этого мира и делать.

 

После на сердце было тяжело, но Сергей как-то между нами всё ула­дил, умиротворил, а потом по телефону прочитал большую (и совершен­но правильную) лекцию о сдержанности. И тут он полностью прав. Беда лишь в том, что срываюсь я моментально (раздражение захлёстывает), не успевая подумать о рациональности поведения.

Вечером отправил письма Вячеславу Огрызко в «Литературную Рос­сию» (второе интервью с В.Г. Калининым) и Сергею Прохорову (моё пре­дисловие к книге Д. Фаминского «Кладоискатели» для Нижнеингашского альманаха «Истоки»). Мне начинает казаться, что с книгой Дмитрия я связался зря. Но теперь горевать поздно.

Звонок Липы Грузмана из Иерусалима. Готовит пятый том своих «Ев­рейских тетрадей». Он был на приёме у губернатора В.П. Шанцева, до­бился, чтобы было распоряжение на издание одного из томов за счёт областного бюджета. От меня просит поддержки. Пообещал.

Вот как надо выбивать деньги у этой власти — напористо, последо­вательно, отслеживая прохождение бумаги из одного кабинета в дру­гой.

С.В. Скатов, кажется, договорился с бухгалтером, которая сможет ве­сти дела журнала и Союза писателей. Она этим же занималась в Фонде имени митрополита Николая (Кутепова). Это обнадёживает.

Всё выяснилось с отправкой посылок в Белгород. Как я и предполагал исходя из личного опыта (говорил об этом, только меня никто не хотел слушать), их получил ещё полтора месяца назад шофёр фирмы, и они валялись в офисе до сего времени. Ранее, когда началась «эпопея» с их поиском, всем оказалось легче сказать, что ничего не получали, чем от­крыть эти две почтовые коробки (ведь не иголки в стоге сена). Как это всё похоже на наших людей — космический пофигизм по отношению ко всему, что не касается лично их.

Сергей Скатов дозвонился до редакции «Литературной России». Его статью печатать не будут. И тут худшие мои подозрения оправдались.

Рагим Казиханов пирует у себя в Дербенте с каким-то своим при­ятелем. Звонил мне. И всё-таки они обижены, что лезгинов задержали в Москве за стрельбу из машины во время свадьбы. Эти национальные противоречия всё больше укореняются в народе. Всё больше раздаётся крик: «Наших обижают!»

Отец Владимир Чугунов впервые поведал сам — хочет уехать из Ни- коло-Погоста в Москву (в Сергиев Посад, поближе к Лавре) или в Ниж­ний Новгород. Не знаю, насколько это реально, но я посоветовал Ниж­ний. Москва ему ничего не даст, там надо жить суетно, в беготне, иначе просто задохнёшься, или тебя затопчут.

Борис Лукин позвонил узнать телефон типографии «Растр», но по на­поминанию его Галины (я тоже услышал это в трубке) сказал, чтобы я позвонил Шестинской — Нина Николаевна, мол, каждый раз настаива­ет, чтобы мне это передали.

И прочее, прочее, прочее... Целый день звонки.

Вечером пошёл к Евгению Юсову в мастерскую. Договорился с Евге­нием Ивановичем, что он попытается оформить небольшую мою книжку с повестью «Колька». Давно задумал выпустить её отдельным изданием.

На улице потеплело, повалил снег. В мастерскую на площади Ля­дова пришёл раскрасневшийся, весь в снегу. Евгений Иванович пер­вым делом посадил на стул и начал дорисовывать мой портрет, но пришли Виктор Тырданов, Альберт Данилин, затащили в соседнюю мастерскую выпить по рюмке настойки. А там разговоры, разговоры. Немного поспорили о творчестве Виктора Григорьевича Калинина, но в рамках приличия. Да я и предупредил сразу, чтобы из этих рамок не выходить. Виктор Константинович Тырданов поздно вечером звонил мне домой, досказывал своё мнение, которое не успел изложить во время застолья.

Поздний звонок Бориса Лукина. Голос «никакой». Я ещё в Союзе пи­сателей, но уже собираюсь уходить. Извиняется, что побеспокоил. Спро­сил, еду ли я в Москву. Ответил ему, что в январе вряд ли соберусь.

• Тогда не успеешь.
• Борь, ты хотел меня о чём-то попросить? (Думал, может, ему нужно что-то захватить из типографии.)
• Сегодня Галя погибла. В автокатастрофе.

Я смог только заорать — КАК!!! Глаза застлали слёзы. Что-то ещё вы­крикивал. Говорил, что приеду на похороны и чтобы он держался.

Меня не покидает ощущение невозможности свершившегося. И ещё — как там теперь Борис? Он обещал позвонить завтра, сообщить о похоронах... Просил молиться.

Не записал. Вчера был в городском департаменте культуры. Визит вежливости.

Борис позвонил и сообщил — отпевание в воскресенье в 12-00. Дми­трий Фаминский согласился меня отвезти.

• — 27 января. Москва — с. Архангельское

Скорбная поездка. Спасибо Дмитрию Фаминскому, что сразу согла­сился отвезти на своей машине. Переночевали в Москве у Офитова. Ни­колай Витретил встретил радушно. Вечером с ним ещё и прогулялись вокруг его квартала.

В Архангельском неожиданно сильный мороз. Солнце, безветренно. Снег визжит под ногой. Сельская церковь (которую я помню в полной разрухе), снаружи восстановлена, выглядит празднично. Для Лукиных она почти домовая. От дома нас послали именно в неё. Захожу. Народу в маленьком пространстве немного. Борис сразу подходит ко мне, об­нимаемся. Проходим в отштукатуренную, но ещё не восстановленную полностью трапезную. Там на металлических подставках гроб с телом Галины. Руки труженицы (пальцы распухшие в суставах, огрубевшие) сложены. Голова убрана лёгким шарфом.

Постоял возле, сел на лавку у стены. Заходят люди, приносят цветы, плачут. Посторонних нет. Все приехали на отпевание, в большинстве хорошие знакомые Бориса.

Заканчивается служба. Затем отпевание. Гроб несут на руках на сельский погост по дороге, расчищенной трактором. Солнце, мороз, блистающий искорками снег. Заснеженные поля. Вдали лес. Островок кладбища среди полей зарос старыми деревьями. Недалеко от края и похоронили Галину.

Невероятная смерть. Галина отвезла Бориса на электричку, вернулась к своему селу. Остановилась, при съезде с главной дороги на свою сто­рону, пропустить встречную машину, и тут её сносит фура. Галина была пристёгнута, но ударилась левым виском. Повреждение мозга. Она ещё почти три часа сидела в машине (мёртвая), пока шли все следственные, положенные в таких случаях, действия. Борису в электричку позвонил о случившемся гаишник (появившаяся очень быстро скорая констатиро­вала смерть), сообщил о гибели жены.

Священник был и на кладбище. Кадил. Читал молитвы. Осенял всех крестом. И всё опять же проходило тихо, скорбно. Это общее горе, общая потеря.

Поминали во втором доме, в котором и я не раз ночевал. Большая комната. Окна выходят в поля и на тот самый лесок, о предназначении которого я раньше не догадывался. Теперь знаю — выходят на кладби­ще. Представляю, сколько теперь слёз будет выплакано глядя на него и детьми, и Борисом. Он-то всё крепился, пытался шутить, а попытался слово сказать, и задохнулся. А как страшно будет через несколько дней в опустевшем доме, который всегда жил своей хозяйкой.

Прощаясь, Борис вновь сказал:

— Приезжай сюда. Я же тебя предупреждал, что дождёшься, и бу­дешь приезжать только на похороны.