Тлава IX. Уолтер встречает первого из той троицы.

 

Преодолевая то одно препятствие на пути, то другое: или отвес­ный обрыв, который приходилось огибать, или склон, столь крутой, что он не осмеливался по нему спускаться, или непро­ходимая топь — Уолтер лишь через три дня окончательно поки­нул каменистую пустошь, и к тому времени, хоть и не испыты­вал он недостатка в воде, скудные припасы его все вышли, как ни старался он их беречь. Но это его мало тревожило, ибо по­лагал он найти внизу дикие плоды и подстрелить косулю, или кролика, или зайца, а после как-нибудь добычу приготовить, по­тому как были у него при себе и трут, и кремень. Более того, чем дальше шел он, тем увереннее становился, что вскорости на­бредет на жилье: столь прекрасной и обильной казалась земля впереди. Почти не ведал он страха, перед тем лишь только, что повстречает людей, которые обратят его в рабство.

 

рекомендуем сервисный центр

 

Но когда перешел он наконец границу, с которой начиналась зелень, его охватила такая усталость, что он сказал себе: лучше отдохнуть, чем искать пишу, ибо совсем мало довелось ему спать последние три дня; и вот он лег у ручья под ясенем и, не посмот­рев, сколько времени, сразу же заснул, и даже когда пробудился, не хотелось ему вставать, и гак он лежал меж сном и бодрствова­нием еще часа три, затем встал и пошел дальше вниз по зеленому косогору, но медленно, ослабев от голода. И запахи той прекрас­ной земли казались ему ароматом одного огромного букета.

Наконец добрался Уолтер до равнины, где росло множест­во деревьев: дубы, и вязы, и грабы, и ясени, и рябины, и сладкие каштаны Н стояли они не тесно, как в лесу или в роще, но так, словно высажены были в определенном иоряде на усы­панном цветами лугу — так могли бы они расти в парке како­го-нибудь могущественного короля.

И вот остановился он у раскидистой черемухи, ветви кото­рой клонились под тяжестью ягод, и возрадовался живот его при виде их, и он пригнул ветку, и стал срывать ягоды и есть. И тут вдруг услыхал он совсем близко от себя странный звук: то ли рык. то ли ржание — негромкий, но свирепый и грозный, и не походил сей звук на крик ни одного из известных Уолтеру жи­вотных. Как уже говорилось, трусом Уолтер не был, однако от усталости ли после трудного пути или от голода, или от необы­чайности сего приключения и одиночества дух его дрогнул; ко­лени затряслись, когда он повернулся, бросил взгляд в одну сто­рону. в другую, а потом издал дикий крик и упал в беспамятстве, ибо совсем рядом с ним, у самых ног, стоял тот карлик, чей об­раз видел он прежде, облаченный в желтое платье, и на чудо­вищном волосатом лице его играла ухмылка.

Как долго лежал он замертво, того Уолтер не ведал, но, ко­гда очнулся, карлик сидел на корточках подле него. И когда он поднял голову, тот снова испустил свой страшный хрип­лый крик, однако на сей раз Уолтер разобрал слова и понял, что существо заговорило с ним и молвило:

• Так, так! Ты что такое? Откуда родом? Чего хочешь?

Отвечал Уолтер, садясь:

• Я человек, зовусь Блестящим Уолтером, родом из Лэнг- тона, и хочу есть.

Лицо карлика сморщилось, будто от смеха, засмеялся он и промолвил:

• Все это мне ведомо, спросил лишь, чтобы услышать, ка­кую ложь ты станешь говорить. Послан я тебе навстречу и принес с собой тот мерзостной хлеб, которым вы, чужезем­цы, питаетесь, на, возьми!

С этими словами он вынул из сумы буханку и сунул Уолтеру; тот принял ее с некоторым сомнением, несмотря на голод.

Закричал на него карлик:

• Не привередлив ли ты, чужеземец? Мясо будешь? Что ж, дай мне твой лук да пару стрел, раз уж сам ты так ленив, и я добуду тебе зайца, иль кролика, иль, быть может, перепелку. А, запамятовал я, ты ж привередливый и не станешь есть мя­со, подобно мне, с кровью и прочим, тебе нужно наполовину сжечь его в огне либо изгадить горячей водой, как, говорят, и моя Леди делает и как та тварь, погань — знаю, ибо видел ее за едой.

Пет, — отвечал Уолтер. ~ Этого довольно.

И принялся он за хлеб, и сладок был тот у него в устах. Долго он ел, ибо голод понуждал его, а потом, когда насытил­ся, произнес:

• Но кого зовешь ты тварью и поганью? И что за леди твоя Леди?

Чудовище испустило еще один бессловесный рык, словно в лютой ярости, и заговорило:

• Лицо у твари белое и румяное, точно твое, и руки белые, точно твои, да-да, только белее, и такая же она под одеждами, но еще белее, ибо видел я ее, да-да, я ее видел, о, да-да-да. Но ты, глупец, сочтешь ее прекрасной, если попадешь к ней в се­ти, и, подобно мне, горько потом раскаешься. Однако спраши­ваешь ты, что за Леди? О чужеземец, какая другая Леди может быть здесь? И что сказать мне тебе о ней? Создан был я ею, и народ медведей тоже. Но не создавала она твари, погани и не­навидит ее люто, как и я. И однажды придет день...

Тут он прервался и перешел к долгим бессловесным во­плям, а после заговорил, тяжело дыша:

• Слишком многое я тебе поведал, о что, если моя Леди ус­лышит? Теперь пора идти мне.

Засим достал он из сумы еще две буханки, швырнул их Уолтеру, развернулся и отправился своей дорогой, шагая то ровно, как когда привиделся Уолтеру на берегу в Лэнгтоне, то подпрыгивая и подскакивая, словно шар, брошенный мальчиком, а то перебегая на четвереньках, будто зверь лес­ной, и то и дело испуская хриплый, злобный крик.

Долго сидел Уолтер, после того как карлик скрылся из ви­ду, пораженный таким ужасом, и отвращением, и страхом пе­ред чем-то непонятным ему, что не в силах был шевельнуться. Затем скрепил он сердце, осмотрел оружие свое и положил хлеб в сумку.

Потом поднялся он и пошел дальше, гадая и страшась то­го, какое создание попадется ему следующим. Ибо, правду сказать, мнилось ему, что будет хуже смерти, ежели они все такие, как сей карлик, и, коль так случится, придется ему убить или быть убитым.